Они вышли на улицу, дошли до Маршалковской. Поручик, превозмогая все усиливающуюся боль в голове, с трудом передвигал ноги, перед глазами в бешеном темпе завертелись какие-то темные круги. Идущая рядом Ирена заметила, в каком состоянии находится поручик, и, подхватив под руку, буквально потащила на себе его все более тяжелеющее тело. Она с трудом подняла его по лестнице на третий этаж, провела в комнату и усадила в кресло.

— Простите, — едва ворочая языком, произнес Чесельский, — мне так неудобно перед вами. Еще раз простите, я только минуточку передохну у вас и сразу же уйду.

Ирена принесла стакан воды и дала какую-то таблетку. Он послушно проглотил ее и жадно, большими глотками выпил воду. Не будь ее рядом, стакана в руках ему наверняка бы не удержать.

— Спасибо, — произнес он и потерял сознание.

Через несколько минут, придя в себя, он осторожно открыл глаза, сначала один, потом второй, но, как ни силился, не мог вспомнить, где он находится и как сюда попал. Он удобно лежал на чем-то мягком, укрытый легким пледом. Сбоку горел небольшой ночник, чуть рассеивая темноту. Подле него кто-то сидел.

Анджей снова прикрыл глаза. Сознание стало постепенно проясняться. В памяти всплыл вечер, проведенный в кафе с Иреной, совершенное на него нападение, потом весь тот путь сквозь муку, каким явились для него те двести метров, что прошли они до ее квартиры. Анджей открыл глаза.

— Что со мной? Я потерял сознание? — Он попытался сесть.

— Лежите и не двигайтесь. — Ирена слегка придержала его рукой. — Сейчас я вызову «скорую помощь» и позвоню к вам в управление.

— Не надо. Со мной все в порядке, — запротестовал поручик.

Но едва он попытался повернуть голову, как лицо его исказилось от боли.

— У вас тяжелая рана, боюсь, как бы не сотрясение мозга. Лежите спокойно, сейчас я позвоню, а потом поставлю вам холодный компресс.

— Позвоните подпоручику Шиманеку, — сдался наконец Чесельский.

— Какой номер телефона?

— Тридцать девять — восемьдесят четыре — шестьдесят семь, — едва он успел назвать номер и снова потерял сознание.

Когда он очнулся, комната была полна народа. Верный друг, узнав о случившемся, организовал сразу две милицейские машины и доставил из управления врача, который уже приступил к обследованию потерпевшего.

— Сотрясение мозга, но, надеюсь, не опасное. Организм молодой, кости черепа прочные. Тем не менее думаю, — повернулся он к Стояновской, — если бы не ваша помощь, дело могло бы кончиться хуже. Вы спасли его.

— Я лишь дала ему успокоительную таблетку, — смутилась та, — и положила на голову лед.

— Очень хорошо, — одобрил доктор, — вы сделали именно то, что нужно. Сейчас придет машина «скорой помощи», и мы отвезем поручика на Вольскую.

— Я послал наших оперативников на место происшествия, — наклонился над приятелем Шиманек, — но им не удалось ничего установить. Никто ничего не видел.

— Не волнуйте больного, — вмешался врач. — У вас будет еще время поговорить. А сейчас я сделаю ему укол. Куда, черт возьми, запропастилась «скорая помощь»?!

Но Чесельский ничего этого не слышал: он снова впал в полуобморочное состояние и не почувствовал ни легкого укола иглы, ни того, как два санитара переложили его с тахты на носилки, а потом понесли в машину.

Чесельский пришел в себя в небольшой больничной палате. Возле его койки сидела медсестра. На тумбочке стоял большой букет цветов. Сквозь шторы в комнату пробивались последние лучи заходящего солнца.