Постоянным посетителем в больнице стал и подпоручик Шиманек. У него, к сожалению, не было для друга добрых вестей. Следствие по делу об убийстве инженера Стояновского не продвинулось ни на шаг. Не было ни малейших проблесков и в деле о нападении на Чесельского.

— Я лично ничуть не сомневаюсь, — вслух размышлял Шиманек, — убивший инженера и покушавшийся на тебя — одно и то же лицо. Даже метод тот же.

— Все это ясно, — согласился Чесельский. — Но зачем я ему понадобился — вот вопрос.

— Эго действительно — вопрос.

Дней через пять в больницу наведался полковник Немирох. Он пришел вместе с Шиманеком. Служба информации у шефа поставлена была неплохо — он явился, когда у постели Чесельского как раз сидела Ирена Стояновская. Ей он вручил пять великолепных роз и, улыбаясь, шутливо произнес:

— Девушке с Таргувека от старого деда, жившего по соседству, на Шмульках.

Ирена искренне обрадовалась:

— Вы с Бжеской или с Марковской?

— Нет, я жил на Киевской. Мой отец был железнодорожником, и мы жили на Киевской, в небольшом красном домике. У самых пакгаузов. Теперь нет ни этого домика, ни пакгаузов. Их снесли, когда строили самый длинный в Варшаве «муравейник» и прокладывали рядом с Киевской новое шоссе.

— А я помню тот домик. Возле него росли еще фруктовые деревья. Кажется, вишни и груши, правда?

— Да. Их сажал мой отец, — подтвердил полковник. — Вот так история — воистину мир тесен. Но мне прежде всего хотелось бы поблагодарить вас за спасение жизни офицера милиции и за столь душевную о нем заботу здесь, в больнице.

— Пан Чесельский спас мне, возможно, больше чем жизнь. Судьба послала мне возможность хоть чем-то отблагодарить его.

Стояновская прекрасно понимала, что полковник пришел далеко не затем только, чтобы поблагодарить ее, а хочет, видимо, побеседовать со своим подчиненным. Она бросила взгляд на часы:

— Ой, уже почти пять! Мне пора, ведь подруга согласилась меня подменить… — Она попрощалась.

— Везет тебе, парень, — рассмеялся полковник, когда дверь за Иреной закрылась. — Ради такой сиделки даже я, старый пень, согласился бы подставить свой сивый лоб. — А вообще-то, похоже все-таки, — сказал он затем без всякого перехода, — что покушение на тебя совершил убийца Стояновского.

— Мы уже говорили об этом, — вмешался Шиманек, — но вот ради чего он пошел на такое дело, я лично никак не могу взять в толк. Такой шаг, да к тому же еще на Вильчей улице, под боком у отделения милиции, — это же огромный риск! Случись, кто-нибудь выходил бы вслед за Анджеем, и все — преступник оказался бы у нас в руках.

— Вы же вот еще чего не знаете, — перебил друга Чесельский, — ведь это не Стояновская звонила мне по телефону. Ей позвонил какой-то тип и, выдав себя за меня, назначил свидание.

— Значит, нападение готовилось заранее, — заметил Шиманек. — Кстати, оперативники, осматривавшие место происшествия, обнаружили, что лампа, освещавшая подворотню, была в тот вечер вывернута, потому и не горела.

— Но я все-таки никак не могу понять, зачем преступнику понадобилось убрать Анджея? — не переставал недоумевать Шиманек.

— Вероятно, он полагает, что Чесельский напал на след раскрытия преступления и его необходимо во что бы то ни стало убрать, — высказал предположение полковник.