По больничному радио испорченный до неузнаваемости голос Галины Петровны рекомендовал Фоме выпить таблетки и приготовиться к ужину.

Фома оживился.

- Вика, сейчас будет шоу.

И действительно: торжественно вплыл ужин вместе с Галиной Петровной. Фома повязал салфеточку, как слюнявчик, и принял поднос от Галины Петровны.

- Что, влюбляетесь? - спросила она, с интересом приглядываясь к Вике.

- Через стекло не влюбишься, - ответил ей Фома.

- Не, говорят, можно, - Галина Петровна подмигнула Вике и пошла к выходу.

Вика почти ничего не услышала из разговора в палате, но на всякий случай приняла строгий вид.

Фома пошлёпал вилкой по картошке-пюре:

- О, рекомендую: режим № 1 "постельный", диета № 5.

- Ну что, нормальная еда...

- Ага, особенно вот это блюдо "Как будто - кто-то умер - с хлебом"...

- Ешь, не разговаривай. Это суперпольза. Вся диетическая еда суперпольза. Ты что, выздороветь не хочешь?

- Хочу. Но от такой еды ног таскать не будешь, а уж в Пномпень после неё - не, не потянешь.. - Фома заглотил вилку пюре и половину паровой котлеты, страдая, запил киселём.

- И ничего, нормальная еда, не привередничай.

- Говорят, Вик, что после курса лечения и такой диеты у пациентов часто уменьшается размер обуви, - заметил Фома.

- Это ничего, скорее бы только это окончание курса лечения.

Но наступило окончание свидания. В бокс вошли сразу Галина Петровна, Палёнова и медсестра из процедурного.

- Всё съел? - заколыхались они в узком проходе между стеной и кроватями.

Вика отошла от окна и лишь издали пыталась наблюдать. Она старалась не лезть в процесс лечения Фомы. Медсёстры что-то говорили Фоме, смеялись, видимо, делали укол, а когда ушли, Фома подскочил к окну.

- Я, наверно, схожу с ума, Вика. Я думал, что ты уехала! - Фома вытер взмокший лоб.

- Ну Фома, ну что ты, Фома... - Вика протягивала руку и гладила стекло там, где с той стороны было лицо Фомы.

- Я почти чувствую твою руку, правда, чувствую, веришь...

- Не волнуйся, Фома, не надо..

- Знаешь, мне кажется, что вся жизнь пошла параллельно мне, как за стеклом. А я только о ней вспоминаю, ну, как там всё было, и догадываюсь. Понимаешь? - Фома никогда ещё так много не говорил. Он говорил, Вика слушала, а Фома удивлялся. И говорил. - Я выйду, и мне нельзя будет есть, нельзя пить, а я сейчас я сижу тут, в четырёх стенах болезни, могу только смотреть в окно - а правда ли там, снаружи, или почти нет, я уже не могу точно сказать. У меня паника какая-то внутри. Я тут как... застеклённый заживо. Но я же выберусь, да, Вика?

Суровый Фома завозил пальцами по стеклу, Вика смотрела на него и боялась что-нибудь сказать - не был он никогда таким.

- Что же это такое, Вика?

- Не знаю... Выздоравливай только, Фома. - Вика почти незаметно всхлипнула. - И всё пройдёт...

- Ты не смотри на меня... То есть нет, Вика, я хотел сказать - ты поскорее ко мне ещё приезжай. А то мне радоваться нечему.

- Да, Фома, да!

- Дай вот только я выйду отсюда... У-у-у, мы тогда! А ещё мы будем песни петь.

- Песни?

- Да. Сядем у окошка, как Маугли с волчатами, посмотрим на луну и запоём. Твоё горлышко будет петь звонко, а я буду подхрипывать.

- Фома... А сейчас-то как? Что?

- И сейчас мы что-нибудь придумаем. Ты только приезжай - весёленькая или просто какая будешь. Всё здесь в наших руках.

- Фома, ты так говоришь, как будто это меня туда посадили, а не тебя. - Вика покачнулась на ящике.

- Нет, Вика. Всё хорошо. И будет хорошо. А если и что не на своих местах - мы это исправим. Помни это, пожалуйста. Потому что мы...

- Потому что мы - сила, что ли?

- Да.

Вика уходила, она обещала приехать завтра. На прощанье она дотянулась до форточки, схватилась за руку Фомы, а затем быстро ушла, не оглядываясь.