Я нахожу отца на полу, между стеной и столом. Его глаза затянуты пеленой, кожа серого цвета, с яркими и четко различимыми венами. Он лежит на спине, с разодранным и выеденным животом. Вывалившиеся и высохшие внутренности намертво прилепили его к ковру. Он размахивает руками, но подняться не может.

С ним сделала это Лили.

Я замахиваюсь монтировкой.

Я закончу это. Закончу всё.

Мое внимание привлекают его зубы. Они идеально белые, чистые. Так и не попробовавшие ничьей плоти. Он слаб, лицо искажено от жажды дотянуться до нас. Он стонет. Я опускаю монтировку.

— Оставим его, — тихо говорю я.

Мы поднимаемся по лестнице. Райс собирает одежду и вещи, которые могут нам пригодиться. Я беру ключи от машины, запихиваю их в карман, и пальцы задевают смятый бумажный листок. Я достаю его и разворачиваю. Моя записка Лили. Я некоторое время смотрю на нее. Она прошла через всё то, что прошла и я, и теперь буквы на ней стерлись, смешавшись с грязью и кровью.

Читаемы только несколько слов.

В комнату заходит Райс:

— Ты готова?

Я не свожу глаз с записки. Не могу отвести от нее глаз.

Райс встает передо мной и машет у меня перед лицом ладонью.

— Слоун, ты готова?

Я открываю рот, но не могу произнести ни звука. Райс говорит, что машину поведет он. Я передаю ему ключи. Машина заводится с первой же попытки, бензобак наполовину полон. Я открываю гаражную дверь, бегу обратно к машине и запрыгиваю на пассажирское сидение. Райс выезжает из гаража, и вот уже мы едем мимо пустых разрушенных домов, брошенных машин, а затем и мимо знака: «Вы покидаете Кортеж». Мы проезжаем мимо мертвых, и они тянутся к нам руками, но быстро пропадают из вида.

— Скажи мне, что будешь делать дальше? — спрашивает Райс через километры молчаливого пути, потому что он знает. Знает, что короткое мгновение, когда всё было ясно — мы будем вместе: она, я и он — разрушено, и я уже не знаю, что у меня осталось.

Я перевожу взгляд с него на окно и кое-что замечаю.

Я прошу Райса остановить машину, и он останавливается.

По пустой дороге бредет девчушка. Совсем маленькая. Ей, наверное, не больше семи. Ее лодыжка сломана, но она продолжает идти, упорно волоча ногу по асфальту, пока не оказывается у моего окна. Она прижимает ладонь к стеклу, и я повторяю ее движение со своей стороны. Ее ладошка намного меньше моей. Она слишком юная, слишком хрупкая, чтобы разбить разделяющее нас стекло, и она с такой тоской смотрит на меня. В ее глазах столько отчаяния.

Я вижу их в ней.

Лили. Грейс. Я вижу в ее глазах каждого умершего, которого когда-либо знала, и они все смотрят на меня ее глазами, все они тянутся ко мне с чем-то большим, чем просто непреодолимым желанием меня поглотить. Это не один только голод. Не знаю, что еще, но не он один. И мне необходимо узнать.

— Слоун, — зовет Райс.

— Подожди, — прошу я.

Я насколько возможно близко придвигаюсь к стеклу, умоляя девчушку, умоляя Лили, умоляя Грейс, умоляя всех их сказать мне, что у меня осталось. А девочка бьется в окно крохотными кулачками, умоляя меня дать ей попробовать вкус… жизни.

Моей жизни.

Исчезает Лили. Исчезает Грейс. Они все испаряются, уходят, их никогда уже здесь не будет. Но я ощущаю весомость того знания, что они мне дали. Не знаю, долго ли буду хранить его в памяти, но в этот миг, каким бы коротким он ни был, я больше чем когда-либо близка к тому, чтобы ценить свою жизнь.

Мертвая девочка прижимается лицом к стеклу. Она ждет, когда я скажу ей, что буду делать дальше.