|
Тут раздался звонок -- это за Раймоном зашел некто Луис (его любовник, шепнул мне Кирилл), но Раймон называет его Себастьяном, по имени известного святого, расстрелянного из луков. Себастьян -- мексиканец. Он не показался мне интересным, он был очень консервативно одет, такого же роста как и Раймон, лицо у него было приятное, но безо всяких выдающихся черт. Он был владельцем картинной галереи. Ему было лет 35-40, и Раймон считал его молодым. Они ушли, но Раймон просил нас с Кириллом остаться, дождаться его прихода. Кирилл, поигрывая тем, что он оказался на высоте -- сдержал свое обещание, спросил покровительственно: "Ну, как тебе нравится Раймончик, Эдичка? Не правда ли, он душка?" При этом, я думаю, он подражал жаргону своей знаменитой аристократки-бабушки, о которой он очень много рассказывал, бабушка дожила до 104 лет и имела дурную, по моему мнению, привычку бить надтреснутые старинные тарелки о стену. Я сказал, что, по-моему, ничего, неплохой мужик. -- Он сейчас в любви с Луисом, но когда мы были на кухне, он сказал, что ты ему очень понравился. Еще бы я ему не понравился, это неправдоподобно, но он как две капли воды походил на Авдеева -- певца из ресторана "Театральный", поклонника моей ранней юности. Бывает же такое! Кирилл расхваливал Раймона как товар, который он собирается продать. И умный Раймон, и интеллигентный, и роскошно одевается -- при этом он повел меня в спальню, где в стенном шкафу висело множество Раймоновых вещей. -- Вот! -- горделиво распахнул он шкаф. -- Смотри, сколько всего! Сам Кирилл ходил в жутких стоптанных туфлях. У него не было достаточно силы воли даже для того, чтобы пойти, когда у него есть деньги, очень редко, но деньги у него бывали, и купить туфли, хотя он страдал от этого. Сейчас они с Луисом, продолжал Кирилл тоном нежной матери, рассказывающей о похождениях своего горячо любимого сына, шьют себе фраки, специально для театра, какие-то особенные одинаковые фраки. -- Ты знаешь. Лимонов, -- ради серьезности момента он даже перешел с Эдички на Лимонова, -- Раймон знал многих великих людей, от Нижинского, до... А еще Раймон... Точно так же, наверное, расхваливал Кирилл меня Раймону. И поэт, и умница, и такой тонкий, ужасно страдал бедняжка из-за предательства жены... Вскоре Кирилл загрустил. Возбуждение от того, что он был на высоте, выполнил свое обещание, прошло. Очевидно, борясь с пустотой, он ушел в соседнюю комнату и стал телефонировать. Он звонил своей любовнице Жаннетте, и, кажется, отважился поругаться с ней. Расстроенный, он вернулся в гостиную, взял из холодильного шкафа у Раймона еще бутылку водки, и мы ее выпили, впрочем, почти этого не заметив. Он опять удалился к телефону, сделал еще несколько телефонных звонков, на сей раз вкрадчивым шепотом по-английски, но то, чего хотел, он из телефонной трубки не услышал. Тогда, так как я был единственный доступный ему объект, он стал приставать ко мне: -- Лимонов, а Лимонов, ты помнишь, ты мне в отеле показывал свою знакомую, русскую эмигрантку, позвони ей, пусть придет, я ее выебу. -- Кирилл, на хуя она тебе нужна, и, кроме того, я с ней едва здороваюсь. Сейчас к тому же 12 часов, для нас с тобой это детское время, а позвонить сейчас простому человеку, такому, как эта девица -- значит обидеть ее. Да она давно видит пятый сон. И если я ей позвоню, то что я ей скажу? -- А, ты не можешь сделать для меня даже такую мелочь, не можешь позвать эту девку. Мне тяжело, я поругался с Жаннеттой, мне нужно сейчас же кого-то выебать. Я для тебя все делаю -- познакомил тебя с Раймоном, а ты ничего не хочешь для меня сделать. Ну и эгоист ты. Лимонов, -- сказал он, злясь. -- Если бы я был эгоист, -- спокойно ответил я, -- меня бы не ебли поступки других людей, и мне по хуй было бы все, что сделала моя бывшая жена. |
