Превосходство Розали в сфере чувств совершенно ей соответствовало. Присцилла могла отличиться в баскетболе, Конни Уайлдер – в актерском мастерстве, Керен Херси – в геометрии, а Пэтти Уайатт – ну, скажем, в дерзости и отваге. А вот Розали была признанным авторитетом в сердечных делах, и пока не появилась Мэй Мертель Ван Арсдейл, никому и в голову не приходило сомневаться в ее статусе.

Мэй Мертель провела неуютный месяц, с трудом вживаясь в школьную жизнь. Ей было привычно выделяться с помощью одежды, но, приехав со своими четырьмя чемоданами, она к своему неудовольствию поняла, что одежда в «Святой Урсуле» бесполезна. В том, что касалось моды, школьная униформа равняла всех под одну гребенку. Была, тем не менее, еще одна сфера, в которой она могла рассчитывать на превосходство. Ее собственная сентиментальная история была яркой в отличие от бесцветного существования большинства, и она принялась отстаивать свои притязания.

В одну октябрьскую субботу в комнате Розали собралось с полдюжины девочек, которые расселись на брошенных в кучу диванных подушках, прикрутив газовые рожки и пользуясь струившимся в окно светом первой после осеннего равноденствия полной луны. Они тихо пели в минорной тональности, но постепенно перешли на разговоры. Учитывая лунный свет и парящие облака, беседа развивалась в сентиментальном духе и, естественно, закончилась Великим Опытом Розали. Лавируя между девическими сомнениями и множеством подсказок, она пересказала историю – новенькие девочки ни разу ее не слышали, а для стареньких она всегда была свежей.

Сцена была бесподобна – залитый лунным светом пляж, плеск волн и шелест сосен. Стоило Розали случайно опустить какую-нибудь подробность, как ее слушательницы, уже знакомые с рассказом, охотно дополняли его.

– И он держал твою руку все время, пока говорил, – подсказывала Присцилла.

– О Розали! Правда? – шокировано вопрошали хором новенькие.

– Д-да. Просто он вроде как завладел ею и забыл отпустить, а мне не хотелось напоминать ему.

– Что он сказал?

– Он сказал, что не может жить без меня.

– А ты что ответила?

– Я сказала, что мне ужасно жаль, но ему придется.

– И что произошло потом?

– Ничего, – вынуждена была признать она. – Полагаю, что-то могло произойти, если бы я приняла его предложение, но как видите, я отказала.

– Но ты была очень молода в то время, – намекнула Эвалина Смит. – Ты уверена, что знала, чего хочешь?

Розали кивнула с видом меланхолического сожаления.

– Да. Я знала, что не смогу его полюбить, потому что у него… ну, у него был ужасно смешной нос. Он начинал указывать в одном направлении и вдруг передумывал и указывал в противоположном.

Ее слушательницы предпочли бы, чтобы она опустила эту подробность, но Розали мыслила буквально, и у нее отсутствовал свойственный рассказчику инстинкт утаивания.

– Он спросил, нет ли надежды, что я изменю свое мнение, – прибавила она печально. – Я сказала ему, что я никогда не полюблю его настолько, чтобы выйти за него, но я всегда буду его уважать.

– И что же он ответил?

– Он сказал, что не станет сводить счеты с жизнью.

Установилась глубокая тишина, и Розали глазела на луну, а остальные глазели на Розали. Обладая волосами, от которых исходил неясный свет, и фиалковыми глазами, она полностью соответствовала их идеалу книжной героини. Они не помышляли завидовать ей, они просто удивлялись и восхищались. Она носила титул Королевы Романтики по естественному праву.

Мэй Ван Арсдейл, слушавшая повествование молча, была первой, кто разрушила чары. Она поднялась, тряхнула волосами, оправила блузку и вежливо подавила зевок.