Сцены поочередно сменяют друг друга: спальня – сад – спальня. Мы видим служанку, спешащую по дорожке из гальки к пруду посреди сада. Она несет мертвых золотых рыбок в корзинке, выстланной пальмовыми листьями. Служанка становится на колени и, вынув пробку на дне водоема, выпускает воду. На дне пруда остается шкатулка для украшений. Она открывает шкатулку и помещает золотых рыбок в ее обитое шелком нутро. Потом служанка уходит в дальний угол сада, выкапывает яму и хоронит в ней шкатулку, а затем осеняет себя крестом. Когда она идет к дому, галька шуршит у нее под ногами, губы шевелятся в беззвучной молитве. У нее лицо слабоумной. Косящие глаза, волосы всклокочены, слезы катятся по щекам, губы шевелятся машинально. Когда она поднимается по ступенькам, ведущим к двери, платье внезапно раздирается, оголяя ее зад. Мгновение она оторопело медлит на крыльце, снова крестится и нажимает дверную ручку. И в это самое время два белых голубка выпархивают у нее из ануса.

И снова спальня. Над пустой постелью раскачивается вниз головой тело мужчины, сжимающего в руках пурпурный цветок – точь-в-точь как в гостиничном номере. Комната залита ярчайшим светом. Два белых голубя судорожно трепыхаются, ослепленные этим сиянием. Они бьются о стенки глобуса, падают на кровать со сломанными крыльями. Труп, который прежде качался над голубками, обрушивается и давит их. И в тот же миг труп покрывается копошащимся роем личинок. Тело напоминает медовые соты. Личинки выпускают крылышки – чешуйчатые, мерцающие, прозрачные крылышки, похожие на стрекозиные. Рой извивается и корчится, как женщина в родах, а потом внезапно вся туча поднимается и улетучивается через горло аквариума. Последние из них подобны ангелам.

И вот со дна чаши прорастает коралловый остров в форме магического многогранника – фантастический коралловый город, галопический рост которого, похоже, происходит под воздействием гигантской рыбы с роскошным хвостом. Когда рыба ныряет, сияние ее хвоста озаряет фиброзные поры коралла, высвечивая призматическую структуру из бесчисленных геометрических фигур – одна внутри другой – ярких, эфирных, обозначенных лишь четкими линиями, пересекающимися подобно нитям алмазной паутины. Паутина расползается, как морозные узоры на окне. Структура вращается в ослепительном свете. В центре полыхающего солнца – черное пятно. Пятно растет на глазах, пока не превращается в мертвую луну, плавающую в пламени солнца. Черная луна разрастается, и остается лишь тонкий огненный ободок по краю луны. И вот, когда виден уже только огромный черный шар, в центре его внезапно возникает световая вспышка. Черная масса возбуждается, словно кипящая лава, и медленно обретает форму и плотность. Края съеживаются и скручиваются к центру, прожилки, напоминающие каналы, проступают, как конечности. И наконец, когда тусклый, обычный дневной свет пробивается поверх этой черной массы, мы можем различить силуэт зародыша, свернувшегося в утробе.

Зародыш неожиданно исчезает, и мы видим Мандру – она вскакивает с огромной постели и, будто задыхаясь, хватается за горло. Она подбегает к овальному зеркалу на стене и кашляет, широко открыв рот. Она кашляет и кашляет, словно что-то застряло у нее в горле. Наконец она чувствует, как нечто вот-вот исторгнется, и подставляет руки, чтобы поймать его. Мандра откашливается в последний раз, и в ладони ей шлепается крошечное сердечко – размером с голубиное яйцо, не более.

Вселенная смерти

Из книги «Мир Лоуренса»

Выбор Пруста и Джойса обусловлен для меня тем, что я считаю их наиболее представительными литературными фигурами нашего времени. Все, что происходило в литературе после Достоевского, происходило по другую сторону смерти. За исключением Лоуренса мы больше не имеем дела с живыми людьми, Слово которых есть нечто живое.