ח

Этот квартал беден, нет в нем красивых домов, ухоженных улиц и радующих глаз парков. Однако, здесь тихо. Автомобили сюда не заезжают не только в шабат и праздники, но и в будние дни тоже. Их гудки не мешают людям спать, хотя спят местные жители мало. Вот и сейчас я увидел, что они давно встали. Из синагог, куда местные евреи приходят с первым лучом солнца, доносились звуки молитвы, а из сукот доносились слова Торы. В этот праздник принято совмещать мицву сидения в суке с мицвой изучения Торы.

От обилия покрытых зеленью сукот квартал напоминал цветущий сад. Этроги и хадасы благоухали, а расписные покрывала, служащие дверьми, добавляли необыкновенный колорит этому месту.

Я зашел в синагогу прушим, положил «четыре вида» на окно, взял книгу и стал читать.

Слева направо: этрог, хадас, лулав, арава. Три последних находятся внутри лыковой плетенки.

ט

В синагоге не было никого, кроме какого-то старика, стоявшего лицом к шкафу с книгами и что-то читавшего.

Что-то в его фигуре мне показалось знакомым, определенно я видел ее несколько дней назад.

Через некоторое время он вернул книгу обратно на полку и стал расхаживать взад и вперед с весьма озабоченным видом. Я не решился посмотреть ему в лицо, впрочем, как и он не смотрел в мою сторону. Старик подошел к окну, где лежали мои лулав и этрог. Посмотрел на них и попросил у меня разрешения взять этрог, после чего проверил и его и все «четыре вида», заметив при этом:

– Определенно – кошер

Тут я вспомнил и его и слова, сказанные в адрес тех, кто тратит общественные деньги на красивые этроги для собственного удовольствия: «Монеты, уплаченные за этрог тоже должны быть кошерными».

То есть – кошерные деньги важнее внешней красоты мицвы.

Пока я раздумывал над этим, ребе обратился ко мне с просьбой:

– Хотелось бы мне исполнить заповедь с помощью этого этрога.

Я сказал:

– Даю тебе его в подарок[25].

Старик произнес необходимые действия и благословения и вернул мне этрог.

– Ребе, а где твой этрог, – спросил я, – ты ведь купил кошерный этрог за кошерные деньги?

Он посмотрел на меня своими большими красивыми глазами, в которых Бог смешал мудрость и наивность, и сказал:

– Ты там был, когда я покупал этрог? Да, я взял кошерный этрог, но с ним кое-что случилось. Почему ты стоишь? Садись.

Я сказал ему, что пока ребе не сядет, я тоже продолжу стоять. Старик ответил:

– Я привык стоять, но ради тебя я сяду.

י

Он сел и начал рассказ:

– В моем квартале проживает один человек. У него тяжелый характер, злой нрав, но к соблюдению мицвот он относится с большим вниманием. Взял он себе этрог за половину эрец-исраэльской лиры, а может и дороже. Возгордился перед соседями – мол, нет ему равных. Я не знаю, насколько этрог был прекрасен, но, в любом случае, в данном квартале нет никого, кто бы мог себе позволить этрог за пол-лиры. Утром я услышал детский плач, доносившийся из их дома. Я попросил жену пойти выяснить что стряслось. Вернувшись, она рассказала, что ребенок игрался с этрогом, купленным отчимом за пол-лиры, уронил его и разбил питму[26] – тогда мать побила дитя. Знает, – продолжила жена моя, – что ее, несчастную, ждет от мужа за проделки его падчерицы. Спрашиваю жену – где он сейчас? В микве, говорит, – побежал окунуться перед потрясанием лулава. Или в суке у рава Шломо из Звягеля[27] – смотрит, как тот потрясает лулавом согласно традиции его отца, отца его отца, его предков – и так до Злотчевского Магида[28].

Пошел я в тот дом и отдал девочке свой этрог. Передай, говорю, этот этрог маме, а если муж ее начнет спрашивать, пусть скажет, что рав был тут, увидел этрог и признал его некошерным.