|
— Сейчас мы уедем в город по делам. Вернемся стражи через полторы. Ты остаешься за старшую… — сказал я, когда девушка влетела в кабинет и, повинуясь моему жесту, уселась в кресло. А чтобы она почувствовала себя нужной, придумал «важное задание»: — Пока нас не будет, пройдись с Сангором по комнатам новых вассалов и разберись, чего им не хватает для нормальной жизни. Я имею в виду не оружие и воинское снаряжение, а самые простые вещи вроде домашней одежды, полотенец, мыльного корня и так далее.
Лана пообещала, что список всего необходимого будет готов к нашему возвращению, и унеслась. А уже минут через десять-пятнадцать мы выехали со двора…
…В столь ранний час перед храмом Пресветлой было немноголюдно. А внутри нашлось лишь шестеро верующих, замерших перед статуей богини и о чем-то ее беззвучно моливших, да трое жрецов, замерших неподалеку, чтобы, в случае необходимости, помочь страждущим Словом. Первым до нас не было никакого дела, а вторые, оглядев наметанными взглядами нашу процессию, неторопливо двинулись вниз по лестнице. И спустились к ее основанию именно тогда, когда я подошел к первой ступени.
На вопрос, что привело нас к Пробуждающей Надежду и Изгоняющей Мрак, я ответил точно так же, как в Ченге:
— Свет, озаривший душу и опаливший сердце, благочестивые!
В отличие от своего собрата из того храма, эти служители Пресветлой не стали меня ни о чем предупреждать — проводили к подножию статуи, дали возможность положить на жертвенник золотую монету и предложили говорить, дабы богиня освятила мое решение и скрепила мою душу с душой избранницы нерасторжимыми узами.
В этот раз напряжения не чувствовалось ни в ком — я знал, что поступаю правильно, поэтому был совершенно спокоен, боевая пятерка вспоминала лето и согревала меня своим теплом, а Стеша поглядывала на Тину сквозь полуопущенные ресницы и искренне радовалась. За нее.
Зато, когда я произнес ритуальную фразу, в которой объявил «арессу Стефанию» своей меньшицей и поклялся кровью рода и своей жизнью, что приму ее обеты и душой, и сердцем, лилия растерялась. Но на один-единственный миг. А к тому моменту, когда жрец сообщил, что моя воля услышана, снова вернулась в обычное расположение духа. То есть, обрела непоколебимую уверенность в себе и готовность повиноваться моей воле. Поэтому на Тину, величественно проплывавшую мимо, даже не посмотрела. Зато плеснула в нее шутливой обидой — мол, нет, чтобы предупредить? А когда услышала ритуальную фразу жреца о том, что Пресветлая ждет ее слова, принесла брачные обеты. Но не мне, а… нам! То есть, всей семье! А так как говорила под двумя пробужденными Дарами, то казалось, будто каждое сказанное ею слово все сильнее и сильнее связывает нас невидимыми, но от этого не менее прочными узами!
Ответная реакция семьи не заставила себя долго ждать — когда запястье новоявленной меньшицы украсил брачный браслет, и мы, попрощавшись с жрецами, вышли из храма, я собрал всех нас в одно общее сознание. И вместе со всеми супругами плеснул в душу Стеши своими чувствами. А через миг, подхватив начавшую оседать меньшицу на руки, понес ее к карете под веселый смех и игривые шутки всей семьи.
— Прошу прощения, что вынуждена тебя отвлечь, но у меня новости! Пока непонятные! — встревожено сообщила Амси в личный канал, когда я усадил Стешу, все еще витающую в сладких грезах, на диван, и выбрался наружу. — Во дворце началась какая-то нездоровая суета: король вытащил Террейла из его покоев и под конвоем двух Теней отправил одеваться, оделся сам и приказал собираться к Манише. На ее вопрос «как наряжаться», сказал, что все равно, главное — побыстрее.
Я привычно прислушался к окружающему миру, забрался в седло, направил Уголька вниз по улице, а потом задал напрашивавшийся вопрос:
— Ты хочешь сказать, что он ни с кем не обсуждал, куда направляется?
— Именно! Сорок одну минуту назад он ни с того ни с сего рванул в кабинет, уселся за стол и почти полчаса писал письма. |