Он старался забыть о битвах.

Не желая сдаваться горю,

Он все дни проводил в молитвах –

Но ночами спускался к морю.

Жизнь, раздвоенная тоскою,

Не плоха и не хороша.

Может быть, потому покоя

Не находит его душа.

Он является в лунном круге –

Неподвижен, одежды белы:

Не идут ли за ним с Тортуги

Быстроходные каравеллы?

Пять веков, каждой ночью лунной

Из за тридевяти земель

Ждет корсаров своих безумный

Дон Яаков де Куриэль…

Дон Яаков де Куриэль, марран, офицер Королевского флота, затем – пленник инквизиции, затем пират, а в конце жизни – отшельник, – похоронен в Цфате. Его могилу можно видеть и сейчас, недалеко от могилы святого рабби Ицхака Лурия Ашкинази. Последний потомок Куриэля – Морис Куриэль – ныне живет на острове Кюрасао и занимает пост президента еврейской общины этой голландской колонии.

Шахматная баллада

Небо над Римом похоже на сон –

Странные тучи, смутные тени.

Жил здесь когда то рабби Шимон

Бен Элиэзер – шахматный гений.

Ах, невеселая эта пора!..

Рабби Шимону вручили посланье:

Первосвященник, наместник Петра

Римских евреев обрек на изгнанье.

«Срок нам дается лишь до утра,

Вот и солдаты ждут у порога,

А от изгнания и до костра

Очень короткой бывает дорога.

Я отправляюсь просить во дворец,

Милости, право, не ожидая

Но говорил мне покойный отец,

Пешку за пешкою передвигая:

Жизнь человека подобна игре –

Белое поле, черное поле.

В рубище, или же в серебре,

Пешка чужой подчиняется воле.

Станет ладьею или ферзем,

Только не стоит этим гордиться –

Пешка не сможет стать королем

Даже в конце, на последней границе».

И ожидали раввина с утра.

Слуги, епископы, два кардинала.

Первосвященник, наместник Петра

Молча стоял средь огромного зала.

Не посмотрел на просителя он.

Был погружен в размышленья иные.

Только заметил рабби Шимон

Шахматный столик и кресла резные.

Первосвященник, наместник Петра

В белой сутане, тяжелой тиаре

Всех приближенных услал со двора

И произнес: «Я сегодня в ударе!

Вот и остались мы с глазу на глаз.

Как шахматист ты умен и опасен.

Хочешь, сыграем на этот указ?»

Рабби ответил: «Сыграем. Согласен».

Жизнь человека подобна игре –

Белое поле, черное поле.

В рубище или же в серебре,

Пешка иной подчиняется воле.

Станет ладьею, станет ферзем,

Право, не стоит этим гордиться –

Пешка не сможет стать королем

Даже в конце, на последней границе.

Тени тянулись от стройных окон,

А на доске развивалось сраженье.

И озадачен был рабби Шимон,

И растерялся он на мгновенье:

«Строил игру мой покойный отец

Именно так…» – он сказал изумленно.

Первосвященник поправил венец

И на раввина взглянул отрешенно.

Был словно жаром охвачен раввин,

Двигая пешку слабым движеньем:

Ход оставался всего лишь один –

И завершался его пораженьем.

И ощутил он дыханье костра,

Или изгнанья дорогу крутую…

Первосвященник, наместник Петра

Вдруг передвинул фигуру другую.

И увенчалась победой игра,

И выполняя свое обещанье,

Первосвященник, наместник Петра

Перечеркнул указ об изгнаньи,

Остановился перед окном,

И усмехнувшись, молвил чуть слышно:

«Пешка не сможет стать королем.