|
Немного погодя она почувствовала, что его молчания и позы с нее хватит, а если их мало, то уж его выразительный взгляд, буравящий ее, как никогда прежде, ей совершенно нестерпим. Он смотрел на нее жестко, так жестко – дальше некуда, словно хотел сказать: «Вот-вот! Доигралась!» – что, по сути, равнялось осуждению, и весьма резкому, про части интересующего их предмета. А предмет этот был, ясное дело, нешуточный, и за последнее время ее приятель, усердно им занимаясь, явно осунулся и похудел. Но потрясла ее, кроме всего прочего, одна вещь: он проявлялся именно так, как бы ей хотелось, прими их союз ту форму, до которой они в своих обсуждениях-рассуждениях еще не дошли, – чтобы он, усталый, возвращался к ней после тьмы дел, мечтая о шлепанцах и чашке чая, ею уже приготовленных и ждущих в положенном месте, а она, в свою очередь, встречала его с уверенностью, что это даст ей радость. Сейчас же он был возбужден, все отвергал и еще больше утвердился в своем неприятии, когда она выложила ему новости – начав, по правде сказать, с вопроса, который первым подвернулся на язык:
– С чего это тебе понадобилось расписывать этого тютю Мортимера Маршала? Не то что бы он не был на седьмом небе… – Он таки на седьмом небе! – поспешил вставить Байт. – И крови моей не жаждет. Или не так? – Разве ты расписал его ради него? Впрочем, блестяще. Как ты это сумел… только по одному эпизоду! – Одному эпизоду? – пожал плечами Говард Байт. – Зато какой эпизод! Все отдай, да мало. В этом одном эпизоде – тома, кипы, бездны. Он сказал это в таком тоне, что она несколько растерялась: – О, бездны тебе и не требуются. – Да, чтобы наплести такое, не очень. Там ведь нет и грана из того, что я увидел. А что я увидел – мое дело. Бездны я припасу для себя. Сохраню в уме – когда-нибудь пригодятся. Так, сей монстр тебе написал? – осведомился он. – А как же! В тот же вечер! Я уже наутро получила письмо, в котором он изливался в благодарностях и спрашивал, где можно со мной увидеться. Ну, я и пошла с ним увидеться, – сообщила Мод. – Снова у него? – Снова у него. Мечта моей жизни, чтобы люди принимали меня у себя. – Да, ради материала. Но когда ты уже достаточно его набрала – а о нем ты уже набрала целый кузов. – Бывает, знаешь ли, набирается еще. К тому же он рад был дать мне все, что я в силах взять. – Ей захотелось спросить Байта, уж не ревнует ли он, но она предпочла повернуть разговор в другую плоскость: – Мы с ним долго беседовали, частично о тебе. Он восхищен. – Мною? – Мною, в первую голову, думается. Тем паче что теперь оценили – представь себе – мое то интервью, отвергнутое и разруганное, в его первоначальном варианте, и он об этом знает. Я снова предложила мои заметки в «Мыслитель» – в тот же вечер, как вышла твоя колонка, отослала вместе с ней, чтобы их раззадорить. Они немедленно за них ухватились – в среду увидишь в печати. И если наш голубчик не умрет – от нетерпения! – в среду я с ним пирую: пригласил меня на ленч. – Понятно, – сказал Байт. – Вот за этим мне и понадобилось его пропечатать. Прямое доказательство, как я был прав. Они скрестили взгляды над грубым фаянсом, и глаза их сказали больше любых слов – и к тому же говорили и вопрошали о многом другом. – Он полон всяческих надежд. И считает, мне нужно продолжать. – Принимать его приглашения на ленч? Каждую среду? – О, он на это готов, и не только на это. Ты был прав, когда в прошлое воскресенье сказал: «Сиди не рыпайся!» Хороша бы я теперь была, если бы сорвалась. |
