Изменить размер шрифта - +
От отвращения. Она считает, что все это слишком далеко зашло, и хотела, чтобы я – женщина честная, порядочная и по уши, как она полагает, сидящая в газетном деле – прониклась ее чувствами. И теперь, при наших с ней отношениях, я таки прониклась, и думается, если удастся здесь что-то исправить, мне это будет не в укор. А ты мешаешь исправить и тем самым режешь меня без ножа.

– Не бойся, дорогая, – отвечал он, – кровью я тебе истечь не дам и до смерти не зарежу. – И тут же изобразил, как сказанное искренне его поразило. – Значит, по-твоему, она вряд ли знает?..

– Что знает?

– Ну, о том, что и до нее могло дойти. О его бегстве.

– Нет, она не знала… наверняка не знала.

– И ни о чем таком, что делало бы его бегство вероятным?

– То есть о том, что ты назвал непонятной причиной? Нет, ничего такого она не говорила. Зато упомянула, и в полный голос, что он сам в ужасе – или делает вид, будто так, – от того, как ежедневно треплют его имя.

– Это ее слова, – спросил Байт, – что он делает вид?..

Мод уточнила:

– Она чувствует в нем – так сама мне сказала – что-то смешное. Вот такое у нее чувство, и, честное слово, мне как раз это в ней и нравится. В общем, она не вытерпела и поставила условие. «Заткните им рот, – сказала она, – тогда поговорим». Она дала ему три месяца, но готова ждать все шесть. И вот тем временем – когда он приходит к тебе – ты помогаешь им орать во всю глотку.

– Пресса, детка, – сказал Байт, – сторожевой пес цивилизации, а на сторожевых псов – тут уж ничего не поделаешь, – бывает, находят приступы бешенства. Легко сказать: «Заткните им глотки»; бегущего зверя окриком не остановишь. Ну а миссис Чёрнер, – добавил он, – и впрямь персонаж из сказки.

– А что я сказала тебе на днях, когда ты, пытаясь найти обоснование его поступкам, выдвинул предположение – чистая гипотеза! – что дело в такой женщине, какой она, по-твоему, должна быть? Гипотеза претворилась в жизнь, с одной только поправкой – в жизни все оказалось сложней. Впрочем, не в том суть. – Она искренне отдавала ему должное. – В тебе говорило вдохновение.

– Прозрение гения! – Как-никак, а он догадался первым, но тут еще кое-что оставалось невыясненным. – Когда ты виделась с нею в последний раз?

– Четыре дня назад. Наша третья встреча.

– И даже тогда она не знала всей правды?

– Я же не знаю, что ты называешь всей правдой, – отвечала Мод.

– То, что он – уже тогда – стоял на перепутье. Этого вполне достаточно.

– Не думаю. – Мод проверяла себя. – Знай она это, она была бы очень расстроена. Не могла не быть. А она не была. И сейчас вовсе не выглядит огорченной. Но она – женщина своеобычная.

– М-да, ей, бедняжке, без этого не обойтись.

– Своеобычности?

– Нет, огорчений. И своеобычности тоже. Разве только она даст отбой. – Он осекся, но тут было еще о чем поговорить. – Как же она, видя, какой он непроходимый осел, все же согласна?

– Об этом «согласна» я и спрашивала тебя месяц назад, – напомнила Мод. – Как она могла согласиться?

Он совсем забыл, попытался вспомнить:

– И что же я сказал тогда?

– В общем и целом, что женщины – дуры, ну и еще, помнится, что он неотразимо красив.

– О да, он и впрямь неотразимо красив, бедненький, только красота нынче в загоне.

Быстрый переход