IV

Август, 1348

День св. Клары Ассизской. 11 августа

В звенящем зное августовского полдня по дороге на Оберрайд, к изумлению и восхищению согбенных над колосьями крестьян, на своем маршевом коне гарцевал герр Манфред фон Хохвальд. Сначала верхом на белом испанском жеребце проехал герольд Вольфрам, развевая знамя с гербом Хохвальда и возвещая сборщикам урожая о возвращении герра. За ним следовали пехотинцы, каждый с пикой на плече и шлемом, сверкающим подобно солнцу в мельничном ручье. Затем ехали капитаны и рыцари, потом капеллан Рудольф и наследник Ойген, а после уже сам герр: высокий и величественный, прекрасно сложенный, великолепный в своей накидке поверх доспехов, со шлемом на согнутой в локте одной руке и с поднятой в милостивом приветствии другой.

На яровых полях, ныне обремененных пшеницей, разогнулись от жатвы женщины с серпами в натруженных руках, а мужчины отвернулись от снопов, но едва решались глазеть на процессию. Они замирали, утирали лоб платками или шапками, обменивались нерешительными взглядами, вопросами, предположениями и восклицаниями, пока все — и вилланы, и свободные, мужчины, женщины и дети — не бросились разом к дороге, все прибавляя шаг и приходя во все большее возбуждение, с плеском перебираясь через окаймляющие поля ручьи, возвышая голоса от шепота до крика. Позади них, верхом на возах смотрители кипятились по поводу пропавшего дня, ибо зерно не станет ждать, когда его сожнут. Но и смотрители перед благородной процессией тоже махали колпаками, прежде чем с досадой водрузить их на место.

Отряд пересек долину. Ноги и копыта барабанили по мельничным мосткам; солдаты кричали приветствия своим давно не приголубленным (как они надеялись) милым и женам. Отцы окликали счастливо воротившихся, возмужавших сыновей, матери причитали по выбывшим из рядов мужьям, сыновьям и братьям. Вдоль строя мужчин носились с вытянутыми языками собаки. Сверкнуло в воздухе — то Ойген бросал мелкие монеты собравшимся толпам. Добыча, взятая с мертвых английских рыцарей или полученная в выкуп за уцелевших. Мужчины и женщины ползали в грязи на четвереньках, славя герра за щедрость и пробуя медяки на зуб.

Процессия медленно тянулась к вершине Церковного холма, где ее ожидали Дитрих, Иоахим и Терезия. Дитрих был облачен по случаю в золоченую ризу, но на минорите осталась все та же штопаная ряса, и монах наблюдал за приближающимся герром со смесью осторожности и презрения. Дитрих подумал, что Иоахиму не помешало бы проявить побольше первого и поменьше второго. Подле них в большом смятении и нерешительности щебетали с няней дочери властителя Хохвальда. На лице младшей, Ирмгарды, улыбка сменялась страхом. Отец приехал! Но два года — целая вечность в жизни ребенка, и отец казался почти чужим. Эверард кусал усы с неловкостью человека, оставленного на два года в ответе за владения своего господина. Клаус, который был майером деревни, стоял подле него с безразличием, выдававшим или безмятежную душу, или человека, более уверенного в своих присвоениях.

Замковая стража была выстроена в две шеренги, и, когда герр проезжал между ними, шестнадцать человек в боевом кличе обнажили оружие и с лязгом ударили по металлу доспехов. Даже Дитрих, которому доводилось видеть в городах и столицах намного более великолепные зрелища, был заворожен.

Спешившийся герольд развернул знамя Хохвальда — вепрь под дубом на зеленом поле. Манфред резко осадил коня перед ним, так что тот взмахнул копытами в воздухе. Сборщики урожая, вскарабкавшиеся по склону холма, восторженно приветствовали искусство наездника, но Терезия прошептала:

— Ох, бедное животное, тебя заставили мчаться во весь опор.

Судя по всему, максимальная нагрузка выпала на долю всех участников похода. За бравым видом вояк проглядывали признаки тяжелого перехода. Усталые глаза, истрепанная одежда.