Нигде не было видно крепостных. По давней традиции жатва заканчивалась с приемом пищи, происходившим прямо в полях, и феодал не мог потребовать трудиться после этого. Никакой монастырский звонарь, по своим водяным часам отмерявший канонические часы, не проверял время так точно, как манориальный крепостной. Иное дело фригольдеры. Проходя по деревне, по свету свечей Дитрих видел, как те работают в сараях, садах и за стенами домов. Но человек, трудящийся на самого себя, не следит за солнцем так пристально, как человек, гнущий спину на другого.

Вступление Дитриха на земли курии было встречено великим возмущением тамошних гусей, досаждавших священнику всю дорогу до самого поместья.

— На следующий Мартынов день, — бранился Дитрих на птиц, — вы украсите господский стол. — Но предвещанные кары не возымели никакого действия, и гуси сопроводили Дитриха до самых дверей приемного зала, возвещая о его прибытии. На все это безмятежно взирала корова Франца Амбаха, запертая в загоне за посягательство на господские земли и ожидающая своего выкупа.

* * *

Гюнтер, maier domo, ввел Дитриха в небольшой скрипторий в дальней части приемного зала, где за письменным столом под узким оконцем сидел герр Манфред. В окошко проникали дым с кухни, на которой готовили ужин, крики ястребов, кружащих над зубцами башни, лязг кузницы, неспешный благовест ангелюса, который звонил на другой стороне долины Иоахим, и янтарные отблески послеобеденного солнца. Небо становилось все темнее, оправленное ярко-оранжевым под облаками. Манфред возвышался над залом в кресле палисандрового дерева, покрытом изящной резьбой; подлокотники венчали головы зверей. Его перо царапало по листу бумаги.

Он быстро вскинул голову при появлении Дитриха, склонился вновь к столу, затем отложил перо в сторону и передал лист Максу, стоявшему в отдалении.

— Пусть Филимер снимет с него копии, и проследи, чтобы они были разосланы каждому из моих рыцарей. — Манфред подождал, пока Макс уйдет, прежде чем повернуться к Дитриху. Его губы изогнула короткая улыбка. — Дитрих, ты пунктуален. Меня это всегда восхищало в тебе.

Слова Манфреда значили «послушен вызову», но Дитрих воздержался от подобного комментария, возможно, это было и не так, но ни один из них до сих пор не проверил справедливость этого утверждения.

Манфред указал на стул с прямой спинкой перед столом и дождался, пока Дитрих в него усядется.

— Что это? — спросил он, когда священник положил перед ним пфенниг.

— Штраф за корову Амбаха, — сказал он.

Манфред поднял монету и на секунду задержал взгляд на Дитрихе, прежде чем отложить ее на угол стола.

— Я скажу Эверарду. Знаешь, если ты всегда будешь выплачивать штрафы за них, они в конце концов потеряют страх перед проступком. — Дитрих промолчал, и Манфред повернулся к сундуку и достал связку пергаментов, обернутых в промасленную кожу и перетянутых бечевой. — Вот. Здесь последние трактаты парижских ученых. Я приказал книготорговцам снять с них копии, пока мы бездействовали в Пикардии. Большинство пересняты с оригинальных экземпляров, но есть здесь и бумаги о вычислениях Мертона, которые тебя так занимают. Они, конечно, со вторых копий, сопровожденных комментариями английских ученых.

Дитрих пролистал связку. «О небе» Буридана. Его же «Вопросы к восьмой книге физики». Тонкий том «О деньгах» студента по имени Орезм. «Книга вычислений» Суайнсхеда.