— А, неудивительно, что Клаус так не в духе. — Грегор выпрямился и вытер руки о тряпку, засунутую за кожаный фартук. — Он боится прикасаться к Хильде. Или что-то вроде того, как я слышал. — Каменотес взглянул на него из-под насупленных бровей. — И так же боятся и все остальные. Она уже месяц ни с кем не кувыркалась, бедняжка.

— Разве это плохо?

— Полдеревни может взорваться от вожделения. Разве не Августин писал, что можно примириться с меньшим злом, чтобы избежать большего?

— Грегор, я все-таки сделаю из тебя богослова.

Каменотес перекрестился:

— Да сохранят нас Небеса от этого.

* * *

Послеполуденное солнце еще не заглянуло в узкие окна, а потому скрипторий Манфреда наполовину был окутан мраком, отчасти рассеиваемым пламенем факелов. Дитрих сел перед письменным столом, в то время как Манфред разрезал яблоко и предложил ему половинку.

— Я мог приказать тебе вернуться в лазаретто, — сказал властитель.

Дитрих откусил кусок от яблока и ощутил на языке кислоту. Он взглянул на подсвечники, на серебряную чернильницу, на зверей, злобно глядящих на него с ручек высокого кресла Манфреда.

Манфред подождал секунду, затем отложил нож и подался вперед:

— Но мне нужен твой ум, а не покорность. — Он засмеялся. — Теперь они достаточно долго пробыли в моих лесах, чтобы с них можно было получить за это плату.

Дитрих попытался представить себе Эверарда, собирающего оброк с герра Увальня. Он передал Манфреду слова слуги: что их повозка сломана и они не могут уехать. Властитель Хохвальда в задумчивости потер подбородок:

— Возможно, это к лучшему.

— Я думал, вы хотели, чтобы они ушли, — осторожно сказал Дитрих.

— Так оно и было, — ответил Манфред. — Но нам нет нужды слишком спешить. Есть еще кое-что, что я должен узнать об этом странном народе. Ты слышал гром?

— Весь день. Приближается гроза.

Манфред отрицательно покачал головой:

— Нет. Это грохот от pot de fer. Они были у англичан в Кале, а потому я знаю, какой звук они издают. Макс со мной согласен. Я думаю, что у твоих «прокаженных» есть черный порох или же им известен секрет его изготовления.

— Но в этом нет никакого секрета, — сказал Дитрих. — Брат Бертольд открыл его во Фрайбурге еще во времена Бэкона. Ему было известно об ингредиентах от Бэкона, хотя и не о пропорциях, которые он выяснил путем проб и ошибок.

— Именно ошибки меня и заботят, — сказал Манфред сухо.

— Бертольда называли Черным из-за того, что он часто бывал обожжен своим порохом. — Оккам подарил Буридану копию рукописи Бэкона, снятую монахами Мертон-колледжа непосредственно с оригинала, и Дитрих с жадностью ее прочел. — Именно селитра производит взрыв, насколько я помню, вместе с серой, чтобы заставить ее гореть и… — Дитрих остановился и посмотрел на Манфреда.

— …И уголь, — мягко закончил Манфред. — Уголь из ивы лучше всего, как я слышал. А мы недавно лишились своих углежогов, не так ли?

— Вы рассчитываете, что эти крэнки изготовят черный порох для вас. Но зачем?

Манфред откинулся назад к каменной стене. Он сцепил пальцы под подбородком, опершись локтями на ручки кресла.

— Затем, что ущелье является естественным путем между Дунаем и Рейном, а Соколиный утес сидит подобно затычке в бочке. Торговый поток иссяк до тонкой струйки — а вместе с ним и мои сборы. — Он улыбнулся. — Я хочу разрушить Соколиный утес.