— Паломники.

— Так вот. Корабль должен был посетить несколько мест ради паломников, прежде чем доставить философов к недавно обнаруженным землям. Команда корабля и школа философов всегда говорят, что в подобных путешествиях в неизвестное может и не быть возврата. «Так случалось; так случится не раз».

— Ты прав, — сказал Дитрих, — При жизни моего отца несколько францисканских ученых монахов вместе с братьями Вивальди отплыли на поиски Индии, которая, согласно карте Бэкона, располагалась совсем недалеко на запад через океан. Но с того момента, как они миновали мыс Нун, о них ничего не было слышно.

— Тогда у вас та же фраза в голове: Новый путь может вести только в одну сторону. Но в головах паломников этот путь всегда ведет домой, и причина того, что мы не смогли достичь нужного неба, должна заключаться в чьем-то… Я думаю, на вашем языке это будет «грех». Итак, некоторые паломники возлагают ответственность за нашу теперешнюю неудачу на слабость Увальня, и некоторые из числа команды корабля даже говорят, что он и в подметки не годится тому, кто был капитаном прежде. Кто-то, считающий себя сильным, может попытаться встать на его место. И если так случится, то Увалень, вероятно, вытянет свою шею, и у меня есть суждение, что он считает так же.

— Это серьезное дело, — сказал Дитрих, — опрокидывать установленный порядок, ибо кто может поручиться за то, что результат этого не будет еще хуже? Двенадцать лет назад у нас было такое же восстание. Армия крестьян опустошила страну, сжигая помещичьи дома, убивая господ, священников и евреев.

И Дитрих вспомнил с внезапной невыносимой отчетливостью пьянящее упоение увлеченностью чем-то большим и более властным, более правым, чем ты сам, безнаказанностью и самонадеянностью толпы. Он вспомнил о знатных семьях, принесенных в жертву в их собственных домах; о ростовщиках-евреях, сполна расплатившихся за все в петле или на костре. Среди них был проповедник, и он наставлял толпу словами Иакова:

«Горе вам, богатые! Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью.

Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельством против вас!

Вот плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши, вопиет, и вопли жнецов дошли до слуха Господа Саваофа. Вы роскошествовали на земле и наслаждались; напитали сердца ваши, как бы на день заклания».

И армия «кожаных рук» — они называли себя армией, имели самозваных капитанов и носили кожаные нарукавники в качестве отличительного знака — потные, неистовые от похоти, алчущие добычи, предчувствующие свой собственный смертный приговор; эта армия собралась до последнего часа, так что клич «День заклания!», с хрипом вырывающийся из тысячи глоток, был последним, что множество сеньоров или евреев слышали в своей жизни. В небе стояло зарево от горящих помещичьих домов, так что по Рейнланду можно было путешествовать ночью, словно днем. Обозы купцов грабили прямо на дорогах. Странствующих коробейников, приравненных при облавах к евреям-ростовщикам, разрывали на части. Бюргеры вольных городов, бежавшие под защиту древних стен, наблюдали оттуда за тем, как горят их ратуши и мастерские.

Но стены бургов устояли перед недисциплинированными толпами, и ярость сменилась осознанием того, что впереди их ждет виселица. Из каменных цитаделей потекли стальные реки: властители и рыцари, солдаты, цеховая милиция и рекруты из числа крепостных; пики, алебарды и арбалеты, кромсающие и пронзающие плоть и кости. Охотники, более скорые, чем самые ярые из охотничьих соколов. Вдоль дорог грудами валялись брошенные сельскохозяйственные инструменты, дубинки, ножи и секачи.