Однако она слишком привыкла к тому, что Том вечно путается под ногами, поэтому его с недавнего времени участившиеся отлучки еще не зафиксировались в ее сознании. Ей и в голову не пришло предупредить его. В итоге ничего не подозревавший Том опоздал к обеду.
Деликатность не входила в перечень достоинств Тома, но дело было не в деликатности. Еда остыла, и, что еще хуже, ее пришлось подогревать в микроволновой печи. А потому, несмотря на работающее отопление, в комнате ощутимо похолодало.
— Как мило, что ты пришел, — сказала Шерон, многозначительно громыхнув тарелками. Она часто произносила эту фразу в более душевные мгновения, но Том знал, что сейчас — не тот случай. Жалобно звякнувшие столовые приборы были тому подтверждением.
Том извинился. Он вечно за все извинялся. Шерон подозревала, что раскаяние было стратегией, к которой он прибегал осознанно, и это лишь разжигало ее раздражение. В той легкости, с которой он вечно просил прощения, она усматривала что-то покровительственное.
— Несколько старых манориальных записей, предоставленных на время из Гарварда, — сказал он. — Подлинники. Мы должны были закончить с ними сегодня, чтобы отослать назад. Ты же знаешь, как легко забываешь о времени, когда целиком и полностью поглощен чем-то.
Шерон достала из холодильника две салатницы и выставила на стол, уже без подчеркнутого грохота, тут она его понимала.
— «Мы», — только и сказала она.
— Мы с библиографом. Я рассказывал тебе, что она помогает исследованию.
Шерон ничего не ответила.
— Кроме того, — добавил он, — это ведь ты подсказала мне прошерстить подлинные рукописи.
— Знаю. Я не думала, что ты будешь заниматься этим ежедневно.
— Вообще-то через день. — Он пустил в ход оправдания и факты, но напрасно. Дело было не в частоте его уходов. — Напомни, я рассказывал тебе об Эйфельхайме? То есть про то, почему не мог ничего отыскать о нем?
— Это будет в тысячу первый раз.
— Ох. Я догадываюсь, что повторяюсь. Теперь-то это ясно. Ну ладно. Luchshe pozdno, chem nikogda.
— Почему ты не можешь просто сказать это по-английски?
Он выглядел озадаченным, и Шерон решила не обращать на это внимания. Она помешкала мгновение, после чего оба уселись за стол. Она задумывала праздничный обед и была полна решимости сделать так, чтобы таковым он и оказался.
— Я раскусила геометрию Джанатпурова пространства, — сказала она. Она воображала, что воскликнет это от всей души, победным гласом с городских крыш. А получилось угрюмо, в паузе неловкого молчания.
Своей реакцией на новость Том, верно, спас себе жизнь. Он поднял бокал с вином и отсалютовал ей, воскликнув:
— Sauwobl!
И радость Тома была настолько искренней, что Шерон вспомнила: а ведь она уже много лет любит его. Они чокнулись и выпили.
— Расскажи мне об этом, — попросил Том. Он чувствовал себя обязанным за этот нежданный обед. Он ненавидел угадывать ответы на незаданные вопросы. И все же был явно рад ее успеху, и его просьба не была вызвана лишь желанием перевести разговор с его опоздания на что-нибудь другое.
— Ну, все сошлось совсем внезапно. — Шерон начала медленно, почти неохотно, но по ходу рассказа все больше воодушевлялась. — Поливерсум и Вселенная внутри воздушного шара. Скорость света. Вот почему я так благодарна тебе, даже если твоя помощь была нечаянной.
Том отставал от ее рассуждений на две-три фразы.
— А-а… «Внутри воздушного шара»?
Она не слышала его.
— Ты знаешь, как это происходит, когда два не связанных между собой фрагмента информации вдруг сходятся? Когда внезапно обретает смысл масса совершенно разных вещей? Это… Это…
— Божественно?
— Да. |