— Какой огромный город! — воскликнул Грегор. — Каждый раз, когда я сюда приезжаю, он кажется все больше.

— Не такой огромный, как Кельн, — сказал Дитрих, всматриваясь в лица прохожих: у кого первого расширятся глаза при узнавании его. — А тем более Страсбург.

Грегор пожал плечами:

— А по мне так в самый раз. Знали ли вы Авбереду и Розамунду? Нет, это случилось еще до вашего приезда. Они были сервами, совместно владевшими мансом близ Унтребаха, который они сдавали батраку… — я забыл его имя. Он сбежал на «Дикий Восток», стал кюхкнехтом — погонщиком коров — на одном из тех больших перегонов скота. Я полагаю, он живет ныне в одном из «новых городов» по фламандскому праву и сражается со свирепыми славянами. О чем я говорил?

— Авбереда и Розамунда.

— Ах да. Две ленивые работницы и шельмы. По крайней мере, Авбереда была шельмой. Мой отец всегда пересчитывал свои пальцы после того, как жал ей руку. Ха-ха! Пока батрак возделывал их землю, они обрабатывали виноградники, принадлежавшие Хейсо — брату Манфреда, который тогда владел Хохвальдом. Они уговорили его даровать им во владение склад близ Обербаха, равно как и часть виноградников на паях в рост. Через несколько лет они достаточно преуспели, чтобы Хейсо даровал им все в качестве пожизненного дохода — манс, виноградник, склад, плюс ко всему телегу и несколько фламандских ломовых! Наконец, устав от работы на паях, они убедили Хейсо изменить договор об аренде. С доходов они купили дом во Фрайбурге, и в один прекрасный день перебрались туда без долгих прощаний.

— Выкупили ли они свою свободу?

Каменотес пожал плечами:

— Хейсо так и не послал никого за ними, и через год и один день по заведенному обычаю они были свободны. Он сдал в аренду их наделы Фолькмару, что было в его праве, — в конце концов, это была господская земля; но женщины продолжали присылать своего работника возделывать арендуемый ими виноградник, так что я думаю, каждый был доволен тем, как все устроилось.

— Одним сервом меньше, — сказал Дитрих, — одним выморочным мансом, перешедшим к сеньору, больше. Деньги ценятся больше, чем ручной труд. Жители манора когда-то звались familia. Теперь все — вопрос денег и выгод.

Грегор хмыкнул.

— Денег всегда недостает, если вам угодно знать мое мнение. Вот она, Мюнстерплац.

На площади было шумно от звона молотков, скрипа шкивов, хлопанья парусины и ругани работников, воздвигающих рыночные павильоны. Над ними, над площадной суетой парил великолепный собор из красного песчаника. Его строительство началось вскоре после того, как был спроектирован город, и церковный неф был отстроен в стиле того времени. Алтарная часть храма и трансепт были пристроены позднее в современном стиле, но так искусно, что это не разрушало общего облика. Снаружи стены были украшены статуями святых под защитными каменными покровами. Под карнизом злобно глазели и разевали пасти современные горгульи, из которых во время дождей извергалась сбегающая с крыши вода. Колокольня вздымалась над их головами на три сотни шагов. Стены прорезали высокие, украшенные сверкающими витражами окна — столь многочисленные, что крыша, казалось, парила безо всякой опоры!

— Я думаю, как бы вся эта громада не рухнула под собственной тяжестью, — сказал Дитрих. — В Бове алтарный свод был всего сто пятьдесят шесть шагов в высоту, а он рухнул и погреб под собой строителей.

— Когда это произошло?

— Ох, лет шестьдесят назад, я думаю. Я слышал, как об этом толковали в Париже.

— То были более примитивные времена — да и каменщики были французские.