|
Им больше нечего бояться. Он улыбается, кивает. Берет ее за руку — такую холодную. Когда светит солнце, он выводит ее на улицу и они вместе идут по аллее. Потом, когда ноги ее больше не держат, разворачиваются и садятся под окном гостиной, долго молчат. Они вместе проехали через столько городов, прошли через столько испытаний. Когда молчание затягивается и делается тяжело, он просит ее рассказать что-нибудь. Чтобы сделать ему приятное, она утрирует свой швабский акцент. Прошли десятки лет, но она сохранила свой мягкий выговор. Он слушает музыку ее слов. Иногда, когда она устает, голос звучит надтреснуто. Стоит ей заговорить, и их окутывает прошлое. Она извлекает оттуда казавшиеся забытыми воспоминания. Такое впечатление, что она — хранительница вековой памяти Эйнштейнов, семейного храма. «Говори еще», — просит он. И как раньше, посмеивается над этим напевным выговором, над ошибками, которые она по-прежнему делает. «Расскажи о нашем прошлом», — говорит он. Она говорит о швабских горах, о его дяде, его тете. «Расскажи о моей матери», — просит он. И она рассказывает ему такие вещи, каких он не знал. В конце концов, она знала его мать еще до его рождения. Ей было три года, а его еще не было на этом свете. Она вспоминает о своей дорогой тетушке. Он целует ей руку. «Расскажи еще». Она признается, что помнит каждый миг их первой встречи, тогда как он не помнит ничего. Ему было десять лет. У него был отсутствующий вид. Мог ли он хотя бы посмотреть на свою кузину? Она говорит, что в тот самый миг, когда родственники приехали к ним в Берлин, она поняла, что судьба еще сведет их вместе.
Ее лицо озаряется, когда он впервые поверяет ей волнение, охватившее его во время их новой встречи в Берлине в 1917 году. Его жизнь вдруг обрела иной смысл, какого не могли ей придать сегменты и цифры. Лгунишка, говорит она. Он повторяет, что именно ради нее переехал в Берлин из Праги. Ради нее порвал со своей семьей. Жалеет ли он об этом выборе? Нет, наоборот. Он ни о чем не жалеет, разве что о некоторых вещах, которых ему не следовало делать, о соблазнах, которым не следовало уступать. «Ты простишь меня?» — просит он. «Не знаю, о чем ты говоришь, — отвечает она. — Это ты меня прости, поскольку я тебя покидаю». Порой, глядя на Эльзу, к которой вернулась ее неизменная улыбка, казалось, что ее сердце забилось с прежней силой. Но это была лишь краткая передышка. Сердце надорвалось. Слишком много волнений, слишком много увлечений подкосили жену гения. Эльза угасла 20 декабря 1936 года. Ей было 60 лет. Эйнштейн потерял супругу, мать, спутницу жизни, кузину и сестру. Несмотря на все превратности их союза, Эльза, уходя, словно забрала с собой его прошлое. Вместе с ней похоронили историю Эйнштейна, его живую память. Эльзы больше нет рядом с ним, она больше не освещает одним своим присутствием то место, куда он устремляет взгляд. Эйнштейн продолжает свой путь, на его лице пока еще та же насмешливая улыбка, веселое выражение. Он еще отпускает свои ироничные и острые замечания. Играет гостям те же сонаты, как раньше, те самые, которые играла на пианино его мать. Эйнштейн подлаживается под большую политическую игру, под научный церемониал. Он по-прежнему откликается на каждый зов о помощи. И всё же, глядя, как он идет по улице, можно поклясться, что этот человек потерял свою тень. В самые худшие моменты душевных и политических бурь часть его ума оставалась в надежном укрытии. Некий участок его мозга был прикрыт броней: в нем заключалось его знание. Одна сфера серого вещества всегда бодрствовала, оставалась активной. Нейроны были заняты единственно научными исследованиями. Мотор продолжал работать. Труды подвигались в тени бессознательного, терзаемого драмами. Так художник создает свое произведение в уме, прежде чем разродиться им. В умственном плане Эйнштейн всегда стоял ближе к творцу, чем к ученому. |
