Он подумал о пирующих немецких толпах. Он видел репортажи с «черных месс» в Нюрнберге, присутствовал на показе фильмов нацистской пропаганды, в которых его единоверцев уподобляли крысам. «Еврейская нечисть», — говорили они. В кинохронике показывали выступления Гитлера, всё более неистовые, всё более конкретные в плане его намерений. Объявление тотальной войны между арийцами и евреями. Играет ли Бог в кости на судьбу людей? Он снова представляет себе, как в Берлине сжигают книги. Вспоминает о детях в лохмотьях из Польши. Потом думает о своем сыне Эдуарде. Радуется, что Эдуард в надежном месте, в Цюрихе. Лучше не представлять, что бы сделали эсэсовцы с сыном Эйнштейна. На ум приходит их последняя встреча. Его младший сын во власти демонов, сквозящих в каждом его взгляде. Из воды выскакивает рыбка. Блеск ее чешуи привлек к себе его взгляд. Он вдохнул полной грудью морской воздух. Потом направил лодку к пристани. Он неплохо провел день. Завтра, увы, лодка останется у причала. Завтра к нему приедет его вечный сообщник Лео Силард вместе с Юджином Вигнером, его молодым соседом по Принстону. Чего им еще от него надо? Он уже отдал всё, всё самое лучшее, что в нем было.
Он утратил навык общения с физиками. Он больше не интересовался современной наукой. А современная физика не интересовалась им. Последний визит состоялся прошлой зимой. Его вечный друг и соперник, Нильс Бор, приехал к нему в Принстон. Но посреди зимы 1939 года Нильс приехал из Копенгагена не за тем, чтобы обсуждать квантовую механику. Разговор вовсе не походил на дискуссии ученых. Он был чреват историческими последствиями.
Бор, оставшись в Европе, в Копенгагене, продолжал сотрудничать с берлинскими физиками. Бор приехал, чтобы сообщить ему ужасающую новость. О значительном продвижении исследований немецких физиков в области атомной энергии. В 1905 году одна из пяти статей, опубликованных в «Анналах», завершалась знаменитой формулой:
Е = тс<sup>2</sup>.
Энергия пропорциональна массе вещества с колоссальным коэффициентом, который равен квадрату скорости света — 300 тысяч в квадрате!
Если взять тяжелое вещество, можно получить огромную энергию. А ведь есть такое вещество, которым до сих пор никто не интересовался. С ядром, которое больше и тяжелее, чем у всех остальных известных веществ. Это вещество — уран.
Если применить эту формулу, то один-единственный атом этого вещества способен выделить колоссальную энергию. Конечно, эта энергия не воздействует на вещество, если не нарушить его структуру. Атом сохранит свою мощь. Мир находится в состоянии стабильности, внутреннего равновесия. Когда Эйнштейна спросили в свое время, да и потом, считает ли он возможным высвободить энергию атома во время какого-нибудь опыта, ученый дал уклончивый ответ. Он счел это теоретически возможным, но не попытался установить, так это или нет. По правде сказать, он в это не верил. Он не знал, что росчерком пера проложил дорогу самому ужасному научному открытию XX века, а может быть, и всех времен.
С начала 1930-х годов во всех лабораториях Европы увлеченно искали продолжение этой формулы. В 1935 году французский нобелевский лауреат Фредерик Жолио-Кюри предсказал: близок день, когда серия цепных реакций приведет к высвобождению колоссальной энергии. Научная революция свершилась в Берлине, в Институте кайзера Вильгельма, в одной из лабораторий, где работал Эйнштейн. Руководила исследованиями ученица самого Эйнштейна, Лизе Майтнер, которую тот обычно называл «нашей Мари Клори». С тех пор Лизе Майтнер укрылась в Дании. Но она продолжала руководить на расстоянии опытами, начатыми до ее изгнания нацистским режимом. Все исследователи работали с ураном, ядро которого тяжелее, чем у всех известных атомов. Идея заключалась в том, что, следуя эйнштейновской формуле, для высвобождения самой большой энергии следует использовать вещество с самой большой массой. Однако, как и предсказывал Эйнштейн, для того чтобы высвободить энергию ядра (ядерную энергию), нужно, чтобы это ядро взорвалось, распалось, раскололось, расщепилось. |