— И он признал это? — спросил Хью.

— Нет, не совсем. Рейф признал, что это хорошая мысль и что он очень бы хотел, чтобы так оно и было, однако это не так. И он сказал чистую правду. Я знаю, он не солгал мне ни единым словом. Нет, Кутред не был убийцей, покуда не убил Дрого Босье, заехавшего к нему в скит в поисках своего беглого виллана и оказавшегося лицом к лицу с человеком, которого за несколько недель до этого он встретил в Тейме в совсем ином обличье, говорил с ним и даже играл в шахматы, — с человеком, который носил меч и выглядел, как рыцарь, однако путешествовал пешком, ибо в Теймской конюшне его коня не было. Тот прибыл без коня и отбыл тоже пешком. А было это в начале октября. Все это рассказал нам Эймер, когда его отца заставили замолчать навсегда.

— Кажется, я начинаю догадываться, — нетерпеливо сказал Хью, щуря глаза и вглядываясь вдаль сквозь полуголые кроны деревьев, стоявших подле стены сада. — Разве ты когда-нибудь задаешь странные вопросы, не имея задней мысли? Мне бы надо сразу догадаться, когда ты спросил о коне. Всадник без коня в Тейме и конь без всадника, найденный в лесу у дороги на Валлингфорд — это уже кое-что… Да не может этого быть! — протестующе воскликнул Хью, оторопевший от своей догадки. — Куда ты клонишь? Это правда, или я сошел с ума? Неужели сам Буршье?

Холодный вечерний ветер прошуршал сухими дрожащими стеблями в травном саду, Хью пробрала дрожь омерзения.

— Какого наказания достойно это предательство? Это хуже убийства!

— Так же считал и Рейф де Женвиль. И по мере своих сил он отомстил ему. Он уехал, а я пожелал ему доброго пути.

— Рено Буршье полагал иначе, у него была иная шкала ценностей. Превыше всего он ставил свою жизнь и свободу, — заметил Кадфаэль, загибая пальцы на руке и кивая при этом головой. — Посылая его из Оксфорда, императрица давала ему возможность оказаться в сравнительно безопасных местах. Нет, я не верю, что это была простая трусость. Совершенно обдуманно он решил избежать смерти или плена, которые столь реально угрожали войску императрицы. Совершенно обдуманно он предал свою госпожу и, так сказать, лег на дно, дожидаясь следующего удобного случая. Во-вторых, украв сокровища, он приобрел средства на жизнь и мог жить где угодно. И в-третьих, что подлее всего, у него в руках оказалось могучее оружие, то есть средство, которое могло дать ему новое место службы, землю, фавор и выгодную карьеру, вместо тех, что он бросил и предал. Это письмо императрицы к Бриану Фиц-Каунту.

— В пропавшем требнике, — сказал Хью. — Откуда мне было знать? Хотя книга и сама по себе весьма ценная вещь.

— Бесценная! Учитывая то, что находилось в ней. Рейф мне все рассказал. В переплете можно было спрятать свернутый лист пергамента. Хью, ты только представь себе ситуацию, в которой императрица писала это письмо. Город потерян, остался лишь замок, войска короля смыкают кольцо окружения. А Бриан, ее правая рука, ее щит и меч, второй после брата для нее человек, находится от нее всего в нескольких милях, однако они непреодолимы для нее, словно бескрайний океан. Бог знает, слухи это или правда, мол, эти двое любовники, но они воистину любят друг друга! И вот на пороге краха, когда угрожает голод, поражение, плен и потеря всего, даже смерть, — понимая, что, быть может, они никогда уже больше не увидятся вновь, Матильда вполне могла решиться открыть Бриану свое сердце, не таясь, и написать то, чего писать нельзя и чего никто другой на земле не должен был прочесть.