|
Такое письмо могло бы иметь огромную силу в руках подлеца, вознамерившегося сделать себе новую карьеру и нуждающегося в покровительстве королевских особ. У императрицы есть муж, он на год младше ее и не особенно жалует свою жену, да и она его тоже. Этим летом он не прислал ей на помощь ни единого человека. Такое письмо при случае могло бы дать основание Джеффри расторгнуть брачные узы с императрицей и заключить новый, выгодный брак. В руках такого человека, как Буршье, собственноручное письмо императрицы могло бы стать страшным оружием. За это письмо он мог бы получить у Джеффри и должность, и земли в Нормандии. Сейчас у Джеффри много захваченных замков, которые он раздает тем, кто оказал ему услуги. Я не хочу сказать, что граф Анжуйский именно такой человек, но я уверен, что такой расчетливый предатель, как Буршье, надеялся именно на это и для этого случая приберег письмо императрицы. Что об этом думает Рейф де Женвиль по дороге в Валлингфорд, я не знаю, не спрашивал. Вот та искорка, которая осветила мне дорогу. Ничто не могло помешать Рейфу обрушить справедливое возмездие, причем не на голову безвестного убийцы Рено Буршье, — здесь Рейф мне тоже не солгал, — но на голову вора и предателя, самого Рено Буршье.
Поднялся ветер, небо прояснилось, остались лишь гонимые ветром обрывки облаков. Эта затянувшаяся осень впервые дохнула зимой. — Я поступил бы, как Рейф, — решительно сказал Хью и резко встал, как бы стряхивая с себя отвращение. — И я тоже, в те времена, когда носил оружие, — сказал Кадфаэль, вставая вслед за Хью. — Похолодало что-то. Пойдем в сарайчик? Скоро поздний ноябрь оповестит о себе морозами и сдует дрожащие листья. Опустевший скит в Эйтонском лесу даст кров на зиму лесным зверушкам, огород станет зимним приютом для ежей, которые нароют там свои норы и заснут до весны. И едва ли когда-либо еще леди Дионисия поселит в этом скиту какого-нибудь нового отшельника, и никто не помешает там диким обитателям леса. — Ну вот, все и кончилось, — сказал Кадфаэль, направляясь в свой сарайчик. — Лучше поздно, чем никогда. Что бы там ни написала императрица, ее письмо находится на пути к тому, чью душу оно должно было утешить. И я доволен! Правы они или нет в своей любви — в тисках беды и отчаяния любовь должна говорить сама за себя, а все прочие должны быть слепы и глухи, кроме господа бога, которому дано читать и между строк и кому в конце концов в делах любви, равно как в делах справедливости, принадлежит последнее слово. |
