— Так ему их два надо, и, наверное, потому только, что один из них на обложке навороченного журнала.

— И что? Пусть хоть всю комнату ими заставит.

— У него она уже и так вся в сорок пятых биосеквенсорах, — заметил Парис. — А он орет, что это дрянь, и недавно чуть топором их не покрушил. Насилу удержали.

— Хм, — Геката пожала плечами. — Так в чем вопрос? Если его величество Альфа желает два десятка новых компов — быть посему. Стоимость удержим из поступлений. Денежек у него последнее время как молока у коровы — пусть себе резвится. Тебе-то что?

При слове «Альфа» Парис усмехнулся. С месяц назад отец почему-то запал на него и стал требовать от детей, чтобы они звали его именно так. Персоналу же и вовсе было велено именовать его не иначе как «ваше высочество лорд Альфа». Пару лет назад он принципиально откликался лишь на «Оранж» — что-то там у уфологов, насчет некой малоизученной звездно-галактической общности. В общем, маразм крепчал и у уфологов, и у папаши.

Это действительно доставало: у Париса даже жилка вздувалась на виске и хотелось кусать губы, выслушивая или, не дай бог, произнося эти имена. Единственное из прозвищ, помимо Сайруса, которое еще куда-то годилось, было Мерлин — именно так подростками они с сестрой называли отца.

Геката деликатно изогнула бровь.

— Да не смотри на меня так, — фыркнул Парис. — Я вовсе не жмусь. Просто все труднее и труднее становится различать, действительно ему что-то надо или все это очередной старческий каприз без всякой пользы для дела, как тот бассейн с ртутью.

Геката, допив мартини, встала. Они с братом были одинакового роста, под метр восемьдесят. Ее ноги уже давно были объектом обсуждений и демонстраций на страницах «Bora» и «Максима»: «словно из алебастра», фигурировало всюду уже приевшееся ей сравнение.

«Фигня это все», — реагировала теперь на журнальные дифирамбы Геката. А ведь в подростковые годы это ей даже льстило. Дурочка была. Белые волосы на ее лобке были подстрижены в форме миниатюрного сердечка, а когда она согнула ногу, из-под трусиков золотисто сверкнули продетые в срамные губы кольца. А на сосках — кольца из платины. На двадцатисемилетие Геката планировала сделать себе еще пирсинг бровей (хотя, понятно, у папика от этого будет сердечный приступ). Он-то считал, что единственной отметиной у близнецов должны быть их шрамы. Вообще он часто твердил дочери, насколько важно блюсти чистоту (не вдаваясь, впрочем, в объяснения, для чего именно — может, для поддержания некоего открытого канала с таинственной звездной силой, которую сподобились перекачивать через них боги?). Геката натянула короткую зеленую юбку и искристо-белую блузку из шелка. Одевшись, она опустилась на мягкие подушки кожаного дивана, закинув ногу на ногу и раскачивая на большом пальце ступни изящную босоножку.

А вообще про затею с бассейном ртути сказано правильно. Денег эта прихоть стоила прямо-таки нелепых — по пять тридцать пять за сто граммов. Хотя объективности ради надо заметить, что зрелище и впрямь получилось впечатляющее. Десять тысяч галлонов переливчато сверкающего жидкого металла. Закупка ртути через целый ряд принадлежащих им компаний, помнится, на какое-то время вызвала колебание рыночных цен на металл, а научные журналы наперебой взялись обсуждать, что кто-то где-то готовит миру нечто аховое по своей небывалой новизне.

— А помнишь, — сказала Геката, — когда тот бзик насчет одушевленного металла у него наконец прошел, котировки ртути на рынке поднялись на двадцать шесть центов за унцию. Так что фурор мы произвели.

— Да в этом разве дело? — вздохнул Парис. — Просто все труднее становится понимать, действительно он взял курс на новое исследование или же это просто экстравагантные выходки двинутого на роскоши маразматика.