— Хорошо выглядишь, — привычно похвалил Пол, выходя из ванной и поправляя галстук.

   — Да? — спросила Элеонор. — Неужели?

   Он повернулся, удивленный нервным напряжением, сквозившим в ее голосе. Обычно она отвечала: «Ты тоже».

   И его вполне устраивало. В конце концов, зачем тратить время на цветистые комплименты? Они уже довольно долго живут вместе.

   Элеонор вертелась перед зеркалом, словно взволнованный подросток. Вообще-то она на самом деле хорошо выглядела. На ней было новое платье, воздушное, романтичное, из бледно-розового шифона, с воротником, усыпанным маленькими розовыми бутончиками из блестящего атласа.

   Светлые волосы были элегантно забраны наверх, длинные бриллиантовые серьги переливались, такое же ожерелье, сверкая, обвивало нежную шею. Носки розовых атласных туфелек выглядывали из-под юбки, а макияж был очень легкий и сдержанный.

   — Да, ты выглядишь… — Он поискал подходящее поэтическое слово. — Очаровательно.

   — А тебе не кажется, что я оделась не по возрасту? Этакая молодящаяся старушка? — с тревогой спросила Элеонор.

   Пол Халфин посмотрел на нее. Что это с ней? С женщиной, которая вот-вот должна стать его женой? С царственной президентшей «Артемис»? Разве не о ней говорят в городе как об одной из тех, у кого безупречный вкус?

   Нервозность вообще не в ее стиле.

   — Да ради Бога! Элеонор! Тебе только тридцать восемь.

   Ты молодая женщина.

   Но не так молода, как Джордан Голдман, подумала Элеонор.

   — Ты выглядишь очень мило, дорогая. Правда.

   — Спасибо, Пол, — сказала она и удивилась, что от его комплимента почувствовала себя немного виноватой.

   Том Голдман приподнялся на постели, чтобы лучше видеть, что делает жена. Волны удовольствия накатывали одна за другой, когда он наблюдал, как она, крепко зажмурив глаза, стояла перед ним на коленях, правой рукой терла у себя между ног, и в слабом свете спальни костяшки ее пальцев поблескивали от влаги. Джордан всегда знала, от каких порочных штучек он возбуждался мгновенно. Его плоть в один миг делалась тверже бейсбольной биты. Приоткрыв глаза, чтобы увидеть реакцию мужа, Джордан обхватила его плоть левой рукой и принялась играть, легонько сжимая и разжимая пальцы, передвигая их вверх и вниз в четком ритме, не забывая заниматься и собой. Крошечная капелька выступила на набухшем кончике, и Том застонал. Это стало для нее сигналом перестать заниматься собой и приникнуть ртом, открыв его как можно шире, сосать сильно, не давая ему передышки. Последней сознательной мыслью Тома было: слава Богу, есть хоть одна женщина, которая понимает — именно вот так он испытывает самое большое удовольствие… О Боже…

   Том Голдман изогнулся в экстазе, приподнялся на постели, сделал толчок в горло жены и кончил.

   Джордан подождала секунду, выплюнула и отвернулась.

   Потянулась за коробочкой с бумажными салфетками, которые держала возле кровати, вытерла рот, поморщившись от отвращения. Голдман наблюдал, как она пошла в ванную, стала яростно чистить зубы и полоскать рот, и его вздыбленная плоть быстро сморщилась. Почему-то в последнее время после занятий сексом он чувствовал себя каким-то постаревшим. И испытывал отвращение. Как если бы она была проститутка, а он — грязный старик, а не законный муж. Голдман даже упрекнул себя за подобные мысли, потянувшись за рубашкой и брюками. Ему следовало бы говорить «после занятий любовью», а не сексом. В конце концов, во время любого из совокуплений может быть зачат их ребенок.