Сопровождаемый толчеей спорящих друг с другом детей, я дошел до молла и остановился среди телевизоров и спальных гарнитуров. У моих ног порхала стайка воробьев, гонявшихся за обрезками плода хлебного дерева. Куда ни посмотри, осмелевшие птицы снова поднимались в небо.

– Дэвид! Джейми! – Я решил немного их развлечь – и отвлечь. – Ребята, все вы, смотрите на меня!

Я ловил прыгавших среди денег воробьев и помещал их, словно бывалый фокусник, в сложенные лодочкой ладони. Птицы почти мгновенно вливались в мою плоть, я чувствовал запястьями, как колотятся их крошечные сердца – дробный, лихорадочный перестук. Затем, к полному восторгу детей, я щелкнул пальцами и выпустил на свободу совершенно ошалелого воробья. Пока воробей поправлял свои изрядно измазанные перья, с крыши одного из соседних автомобилей на него бросился молодой сокол. Я хлопнул ладонями и вобрал в себя тяжелую птицу, ощущая в своих локтях ее сопротивляющиеся когти, в лопатках – мощные крылья.

Не в силах понять, как я проделываю эти фокусы, дети восторженно завизжали; Джейми задрал голову и кричал прямо в небо, предостерегая его, что я способен на все. И только Дэвид все еще во мне сомневался. Стоя у супермаркета, он осыпал Рейчел неразборчивой скороговоркой, явно не уверенный, что из всего этого может получиться. Следующий час я разгуливал по улицам с видом великого мага, срывая аплодисменты восхищенной аудитории. Я впитал десятки птиц, выхватывая их из воздуха, а затем проталкивая в тайные люки своих ладоней.

Мое тело превратилось в истерически щебечущий и вопящий сумасшедший дом разозленных птиц. Когда я остановился у супермаркета, Дэвид поспешно отшагнул в сторону, бормоча Рейчел какие‑то предупреждения. Пока дети носились вокруг и вопили, я выпустил с дюжину синиц, тукана и всклокоченного сокола, который вырвался из моих плеч с криком отвращения и негодования. Затем я наклонился, и из моей спины вылетел фламинго, нервозный калека на длинных, подламывающихся ногах. Под восторженные крики детей он вскарабкался мне на плечи, взмахнул крыльями и полетел к автозаправке. Я закрыл лицо руками и извлек изо рта пару колибри. В качестве финального акта я выпустил из своего тела сразу всех остававшихся там птиц, окружив себя бешеным пернатым вихрем.

В восторге, что доставил такое удовольствие детям и их матерям, я вспомнил, как пытался разыгрывать Гаммельнского крысолова в том Лондонском парке. Не было ли у меня тогда предощущения, что придет день, и я действительно обрету такие силы? Я хотел научить этих детей летать и ловить своими телами птиц, хотел, чтобы мужья сливались воедино со своими женами, юноши – со своими возлюбленными, дети – с родителями в предуготовлении к заключительному полету в незримые эмпиреи воздуха.

Шеппертон охватила летательная лихорадка. Дети носились по моллу с авимоделями в руках и канючили у родителей, чтобы те прогуляли их по воздуху. К тому времени, как я, возвращаясь к реке, достиг военного мемориала, за мною выстроилась нестройная процессия из нескольких сотен людей.

За мемориалом дорога к парку шла под гору.

Увлекаемые спуском и мечтой, дети вперемешку со своими родителями бежали за мной, дергая лохмотья моего комбинезона.

– Блейк!

– Не уходи, Блейк, останься!..

Стараясь вырваться из тесной, душной сутолоки, я взмыл в воздух и продолжил свой путь на высоте трех футов над землей.

– Возьми нас с собой!..

– Блейк!..

Вздохнув наконец свободно, я повернулся к не отстававшим от меня людям. Они кричали и тянули ко мне руки, как беженцы, боящиеся, что их так и оставят посреди джунглей в заброшенном поселке.

– Ну так что же, вперед! Все вы! Летите! Двое молодых людей в мотоциклетных куртках прыгали по дороге, пытаясь уцепиться за воздух. Средних лет женщина подставила лицо солнцу и яростно крутила бедрами, словно пытаясь вылезти из своих корсетов; все дергались и тряслись, смеясь друг над другом, как люди, атакованные роем дружелюбных, безболезненных ос.