Изменить размер шрифта - +
Большая часть сотрудников уже разошлась, и только в комнате негативщиков все еще горел свет. Впрочем, ее обитателям сейчас было не до работы: сопя и обзываясь, Боголюб и Никитин соревновались в волной борьбе. Побеждал, разумеется, Боги — он был в полтора раза шире и тяжелее Никитина.

— Ты опять жулишь! — возмущенно выкрикивал тот. — Все заново!

Его слишком смазливое для умного мужика личико раскраснелось, самурайские глазки бешено сверкали, льняной хвостик на затылке вздрагивал.

— Ну заново, так заново! — степенно отвечал Боголюб и вновь валил Никитина своей окорокообразной ручищей.

Сидящая на телевизоре кошка Килька недовольно поглядывала на происходящее. От топота ног старинный особняк приходил в некоторое колебание, и вместе с ним сотрясался и ее телевизор.

Завидев начальство, Боги с Никитиным тут же приостановили соревнования.

— Ну, как дела?

— А вы что, телик-то не смотрели? — угрюмо бросила Леденцова, закидывая свою сумку на подоконник.

Она в подробностях рассказала, что произошло на «Плюс 6».

— М-да, — почесал голову Боги, — на этот раз «тельце» у нас — мама дорогая…

— А мне еще с ним в Удоев ехать! — пожаловалась Леденцова, заглядывая в тумбочку, приспособленную негативщиками под хозяйственные нужды. — У нас хоть кофе-то есть? А то пить охота, прям не могу!

Ивар принес из кабинета свою кружку.

— Мне тоже плеснешь немного? Ну что, господа хорошие, — обратился он сразу ко всем, — с «телом» надо что-то делать. А то эдак мы вообще в трубу вылететь можем…

— Еще бы, — фыркнул Никитин, — если этот полудурок Вайпенгольд будет систематически портить нам всю малину… Благодаря его трогательной заботе у Стольникова не имидж, а черти что. Ты видел его последние творения а-ля Чапай?

— Видел, — угрюмо отозвался Ивар. — Вроде бы я уговорил Стольникова не принимать его…

— Ура.

У Никитина были особые счеты с отделом позитива: у них шла вечная борьба за газетные площади и эфирное время. Вайпенгольд все время норовил использовать их под свое лубочно-героическое творчество, что до крайности бесило Никитина, у которого и так не хватало места под его масштабные проекты по контрпропаганде.

— Я вообще не понимаю, чего это Вайпенгольд решил сделать из Стольникова спасателя всех угнетенных? — произнесла Леденцова, разливая кипяток по кружкам. — Русский народ любит жалеть, ему подавай страдальцев!

Никитин тут же оживился.

— Давайте сломаем Стольникову руку! Скажем, что это бандитская пуля. Вот и пусть жалеют себе на здоровье!

Никитин все еще не остыл от пыла сражений, ему хотелось резвиться, но, видя, что его энтузиазма никто не разделяет, он перешел на серьезный тон:

— А вообще я думаю, нам надо сделать свои плакаты: растиражировать портрет Стольникова на фоне жены и собаки. Причем шрифт на них должен быть такой же, какой будет в бюллетене. В подкорке это оседает. Человек пойдет голосовать, возьмет бюллетень, и у него тут же сработает ассоциация со Стольниковым. Вот он и проголосует за нас!

— А у «тела» есть собака, чтобы с ней фотографироваться? — спросил Боголюб.

— Откуда я знаю?

— Можно взять нашу Кильку, — сразу предложила Леденцова.

— Не суть важно! — махнул рукой Никитин. — Пусть хоть с воблой фотографируется, лишь бы в тексте был нужный шрифт.

— Ладно, этим и займешься, — сказал Ивар.

Быстрый переход