Понукаемый этими мыслями, а также памятуя слова отца об уважении к себе и «одном твердом взгляде», Штырев дал себе слово, что больше не будет терпеливо сносить унижения — никогда и ни от кого.

На следующий день к Штыреву ленивой походочкой подошел ефрейтор Рыбкин. Некоторое время он стоял перед Вячеславом, разглядывая его в насмешливый прищур и ковыряя пальцем в зубах, потом сказал:

— Слушай, Штырь, тебе задание. Там, на табурете, стоит таз с грязными носками. Ты должен их выстирать. И не просто выстирать, а уложиться в десять минут. Если не уложишься — мне придется отобрать у тебя «права». А это значит, что ты будешь получать их заново. Усек?

— Усек, — сказал Штырев.

— Ну тогда действуй. Время пошло.

Штырев взял тазик, отнес его в туалет и вылил носки вместе с грязной водой в унитаз. Потом вернулся и поставил пустой тазик на табурет. Сердце его учащенно билось, на щеках выступил взволнованный румянец. Он был напуган и горд своим поступком.

— Где носки? — спросил его ефрейтор Рыбкин.

— Плавают в унитазе, — ответил Слава Штырев. — Не веришь — иди проверь.

— Так ты че, их специально туда вылил? — удивленно спросил Рыбкин.

Штырев кивнул:

— Да.

И тут ефрейтор Рыбкин посмотрел на него таким взглядом, что у Штырева сердце остановилось в груди и кровь застыла в жилах.

«Не позволяй никому садиться себе на шею, — вспомнил он слова отца. — Поверь мне, сынок, любой враг, даже самый дерзкий и сильный, убежит от одного твердого взгляда».

И Штырев попытался вложить в свой ответный взгляд максимум твердости, хладнокровия и внутренней духовной силы.

И свершилось чудо! Не выдержав прямого, твердого взгляда Вячеслава, ефрейтор Рыбкин отвел глаза, усмехнулся и сказал:

— Ну-ну.

В этот день Штырева никто не тронул. «Деды» лишь подивились отваге и хладнокровию «салаги».

— Точно вам говорю, этому парню «жить — насрать», — доказывал друзьям старослужащий Рыбкин.

— Да, этот «дух» — настоящий мужик, — подтверждали старослужащие, одобрительно глядя на Штырева.

«Иногда все, что требуется от человека, чтобы избежать унижений, это набраться смелости и открыто объявить о своем несогласии», — подумал Штырев. Он даже записал эту мысль в дневник. Уснул Слава Штырев с легким сердцем.

Ночью Рыбкин поднял Штырева и сказал:

— Слышь, зема, там в туалете лампочка перегорела. Не в падлу — иди прикрути, а?

— А ты сам, что ли, не можешь? — спросил толком не проснувшийся Штырев.

Рыбкин покачал головой:

— Не могу. У меня вестибулярный аппарат слабый, а там высоко, нужно на табуретку вставать.

— Ладно, сейчас вкручу.

Штырев поднялся с кровати и, зевая, двинулся в туалет. В туалете было темно, но при свете спички Штырев увидел, что табуретка уже стоит на месте. Он осторожно забрался на табуретку, взял у ефрейтора Рыбкина новую лампочку и вкрутил ее в пустой патрон.

Едва лампочка зажглась, как страшная сила ударила Штырева в пах и сбросила с табуретки, прямо на заплеванный пол туалета. Следующий удар пришелся по голове, и Штырев почувствовал, как в мозгу у него что-то лопнуло, а по лицу побежала горячая и липкая кровь.