— Садись, — повторил Павлик, — разговор есть. Я тебе даже завидую. И деньги получишь, и удовольствие. Садись, говорю.

Фанилин, наконец, залез в салон, и машина тронулась с места.

Москва. 10 мая

Романенко, слушая Дронго, нервно потирал подбородок. Ему не очень нравилась этическая сторона предложенных Дронго действий.

— Я не могу подозревать своих людей, — мрачно говорил Всеволод Борисович, — потому что четверых из группы знаю уже давно и не сомневаюсь в их порядочности и принципиальности. Что касается майора Рогова из ФСБ, то вы знаете его лично. С Галей Сиренко и Захаром Лукиным тоже знакомы. Кого из них я могу подозревать? А вы советуете устроить негласную проверку. Если кто-нибудь из них догадается, мне будет очень стыдно.

— Если бы дело касалось вас лично, возможно, я понял бы вашу позицию, но речь идет о конкретной скоординированной акции против вашей группы. Кто-то сообщил о поездке Труфилова в Берлин на заседание суда, указал точное время и место вылета. Это мог сделать только один из ваших сотрудников.

— А может, утечка произошла случайно. Через МВД или ФСБ? Или в аэропорту? Такую вероятность вы исключаете?

— Как одну из возможных версий не исключаю, но прежде всего советую проверить именно пятерых, о которых вы говорили.

— Каким образом?

— Легче проверить нескольких подозреваемых, чем найти одного, — пояснил Дронго. Они сидели в гостиной, в глубоких креслах у небольшого столика. Романенко был язвенником и не выносил спиртного, Дронго предпочитал красное вино и то пил его лишь за обедом. Поэтому сейчас перед ними стояли чашки чая.

— Когда задают несколько вопросов, на какой-нибудь непременно найдешь ответ, — продолжал Дронго, — интуитивно, по некоторым деталям. Это я знаю еще со школьных времен. Уверен, что, имея конкретный круг подозреваемых, можно вычислить преступника. Почти всегда, — уточнил Дронго.

— И каким образом вы собираетесь это сделать? — устало осведомился Всеволод Борисович, поправляя очки и приглаживая короткие непослушные волосы.

— До завтрашнего дня необходимо проверить всех пятерых. Быстро и эффективно, сообщив им новость такого же порядка, как и вылет Труфилова в Берлин.

— Не понимаю, что это даст? — спросил Романенко, протирая платком очки.

— Узнаем, откуда происходит утечка, кто передал информацию о вылете Труфилова. Выясним, кто в Москве заинтересован в оправдании Рашита Ахметова и делает все возможное, чтобы немецкий суд не передал российской прокуратуре Евгения Чиряева.

— Согласен. — Всеволод Борисович водрузил на место очки. — Но какую информацию мы можем дать? Главный свидетель, Дмитрий Труфилов, убит. Других у нас нет. И все пятеро, которых вы собираетесь проверять столь экзотическим способом, хорошо знают об этом. За несколько часов свидетеля не придумаешь. Мои сотрудники в это не поверят. Они — настоящие профессионалы. Или вы собираетесь рассказать всем, что убийца промахнулся и Труфилов остался жив? Все равно не поверят. Сведения об убийстве уже переданы в прокуратуру и ФСБ. Любой из нашей пятерки может проверить эти данные через информационный центр. Так что подсунуть им информацию, способную их заинтересовать, — невозможно. У нас ее просто нет. А двенадцатого мая немецкий суд рассмотрит дело Чиряева и откажет нам в его выдаче.

— Погодите, — остановил его Дронго. — При чем тут Труфилов? У меня совсем другой план. Мы исследуем причины, совершенно забыв о расследовании. Простите, Всеволод Борисович, но вы идете от частного к общему. А я предлагаю взглянуть на проблему с другой стороны.