– А долю твою куда?

– Как всегда – на счет в банке, – ответил отец. – Хватит уже лясы точить, оформляй, Иваныч, да пора вам и честь знать. Без обид, но мне еще собираться надо.

Дальнейшее меня уже не особо интересовало. Для приличия нажав на смыв, я с самым честным выражением лица зашла на кухню и, поздоровавшись с притихшими при моем появлении гостями, щелкнула кнопочкой электрочайника, одновременно незаметно оглядываясь по сторонам.

Что удивительно, ничто не напоминало о минувшем беспорядке. Видимо, мама все же выкроила время и убралась. Вот только на столе все так же стояли почти пустая бутылка и полная бычков пепельница, вокруг которых возвышались целые кипы каких-то бумаг.

Налив в свою любимую кружечку чай, пошла к себе. Кстати, надо ее тоже забрать. Итак, что все это может означать? Отец сказал, что с ним нельзя будет связаться. И он не продает квартиру, а отписывает на нее дарственную, пусть и хитрую, согласно которой право собственности перейдет к новому владельцу лишь через пятнадцать лет. Да еще и десять процентов акций их компании отлистал своему компаньону с кажущейся легкостью. То есть там, куда мы едем, деньги вообще не нужны будут?

До утра так и прокрутилась в кровати, думая, думая и еще раз думая, но так ничего и не поняла. В итоге самочувствие было препротивнейшее: голова болит, все бесит, еще и осознание того, что вот-вот узнаю нечто очень важное, не дает покоя.

– Лиска, – позвала заглянувшая в мою комнату мама. – Все свои вещи в гостевую переноси.

Вообще-то меня Алесей зовут, вернее, по паспорту Алесандрой, но мама с детства кличет меня Лисенком на разные лады. Так и хочется съязвить на тему: «Зачем тащить чемоданы в гостевую, если потом придется их обратно в коридор волочить?» Но ругаться не хотелось, да и просто-напросто не было сил. Ну и ладно, надеюсь, скоро все непонятки, от которых мозг уже закипать начинает, закончатся и все встанет на свои места.

И вот все наше немногочисленное семейство в сборе. Отец, несмотря на ночную попойку, абсолютно трезв, но по-прежнему не особо-то реагирует на что-либо, явно пребывая в крайней степени растерянности, странно, что с ночными посетителями он общался вполне нормально. Мама мечется от чемодана к чемодану, прицепляя к ним картонные бирки с нарисованными на них фломастером буквами, судя по всему, обозначающими наши имена.

Когда стрелки на часах достигли ровно девяти часов, в комнате раздался хлопок, и… я протерла глаза, надеясь избавиться от наваждения, но, увы, ничего не изменилось: посреди гостевой стоял тот самый мужик, что вчера лобызал мамины ручки.

– Вы готовы, фаам Иола? – бросив мимолетный взгляд на нас с отцом и слегка поклонившись матери, поинтересовался неведомо откуда появившийся гость, а я озадаченно уставилась на маму.

– Фаам? – повторила я непонятное для меня обращение.

– Да, – так же слегка склонив голову в ответ, молвила мать, и было видно, что она сгорает от нетерпения, в мою сторону она лишь махнула рукой, мол, все потом.

Незнакомец произнес какое-то странное слово, щелкнул пальцами, и… весь мир пришел в движение. Перед глазами вспыхнули, ослепив, миллиарды разноцветных искр. Я потеряла равновесие, начав куда-то падать, и вдруг пришло ощущение невесомости. Кажется, я кричала. Да и кто бы на моем месте молчал? Это только в кино все, в кого пальцем ни ткни, – герои, способные любые неожиданные повороты в своей судьбе переносить скрепя сердце и стиснув зубы.

Казалось, эта неимоверная круговерть никогда не закончится. Пришлось зажмуриться, чтобы не видеть всего этого. Жаль, что все остальные ощущения отключить нельзя. Сколько времени прошло: миг или час? На это я ответить при всем желании не смогла бы.