|
И с последними остатками чувства к Грете собираешься разделаться, чем быстрее, тем лучше, пусть канут в прошлое, забудутся, как тягостная передряга. Правда, дети, да, дети омрачают своими маленькими, такими древними тенями твое чистое настоящее. На детях и сосредоточатся все воспоминания. В будущем они пусть ищут тебя, и ты не станешь от них прятаться. Он отмахнулся от этих мыслей, – все равно не разберешься, сколько ни ломай голову. Садовые ворота открыты, за ними припаркован старый «бьюик» – неприятность, такая же неизбежная, как шум стрельбы, который уже опять доносился со стороны Старого города.
Открыв дверь, Ариана положила руки ему на плечи и поцеловала в обе щеки. Он сразу заметил, что она раскраснелась – шрам ярко белел и, казалось, стал глубже. По телевизору шла реклама. А в кресле перед телевизором сидел Другой друг, сидел развалясь, широко раскинув ножищи; лишь на секунду выглянул из‑за высокой спинки. Защитного цвета рубашка и темно‑зеленые брюки, сегодня он их не заправил в сапоги, зато закатал почти до колен. Ариана познакомила их, Другой друг встал, на боку – пистолет в кобуре. На атаку приветливых слов ответил молчанием, но все же посмотрел с интересом, в упор. Ариана, похоже, была смущена, того, другого, представила, просто назвав по имени, а Лашена – обстоятельно: Георг Лашен, журналист из Западной Германии. Они пожали друг другу руки, Лашену стоило немалых усилий не скривиться, удержать на лице благодушную радостную улыбку. Да, вот я какой, – чепуха, на самом деле, конечно, совсем не такой, он переигрывал и от этого самому было противно, невыносимо тягостно, ничего ведь не получалось. Невольно бросил умоляющий взгляд на Ариану, и она, вместо непроницаемого Другого друга, ответила приветливой улыбкой. В довершение всего Лашен сказал: «Nice to met you», на что Ахмед небрежно бросил «о'кей», затем снова уселся в кресло. Он, конечно, далеко не желторотый юнец, каким показался Лашену той ночью. Никаких сомнений – еще недавно, может час назад, они лежали в постели. Но ведь в кухне жарко, духовка зажжена, плита… Возилась там, вот и раскраснелась. Он прошел на кухню. Поймал руку Арианы, сказал, надо срочно поговорить, это очень важно. – Сегодня? – удивилась она. – Если можно, сегодня. – Ну, я не знаю… – Кажется, мысли ее опять были где‑то далеко. – Неужели это так важно? – Тебе ли этого не понять! – прозвучало слишком драматично. – Сегодня может не получиться. Давай созвонимся завтра и все обсудим. – Что ж, ладно. – Или… погоди! Ахмеду ведь придется уйти довольно рано. Вот и поговорим. Правда, придут еще двое, супруги Тальхар. Она немка, работает в нашем посольстве. – А этот твой друг… У тебя что, все друзья такие вот угрюмые сычи? – Что значит «все»? – Извини. – А сам ты не угрюмый сыч? На свой лад, разумеется. – Ты спишь с ним. – Без тебя знаю. – Почему ты не сказала об этом раньше? – Раньше он был просто моим приятелем, хорошим знакомым. – А теперь вдруг стал отцом для твоего ребенка, так, что ли? Или он тебе нужен в качестве, так сказать, защитника твоей чести? Ариана, я не понимаю тебя! – Чего ты хочешь? – Тебя хочу, понимаешь, тебя! – Он разволновался. Вытащил из кармана письмо. – Вот, написал жене. Тут все сказано. Что хочу жить с тобой. Вообще все о нас. – Ах вот что ты, оказывается, выдумал… – На этих днях будет оказия, чтобы отправить письмо в Германию? – Нет, никто не едет. – Все равно. |
