– Это действительно очень тонкая операция, – сказала женщина‑врач, продолжая объяснение для наблюдателей. – Как и любое иное вторжение в мозг. – Она повернулась к столу. – Мой коллега начинает. Первый‑по‑Хирурги начал манипулировать чувствительными кнопками. Детали операции были уже заранее заложены в операционные инструменты, все движения и реакции были собраны из иных, аналогичных, предшествующих данной операции. Хирургический компьютер внесет необходимую поправку, заметив даже малейшее расхождение между заложенной программой и действительностью. Так как вся операция была запрограммирована, присутствие самого хирурга может стать необходным лишь в самом крайнем случае. Если же в ходе операции появится нечто непредвиденное, компьютер сделает и попросит соответствующих инструкций. Небольшая металлическая тарелка опустилась в блестящей автоматической руке и замерла в нескольких сантиметрах над черепом Раньи. С обеих сторон активно действовали медицинские сканеры. Несколько небольших иголок были выведены из тарелки.

– Если мы упустили из виду какую‑либо аналогичную найденной нейрологическую ловушку, мы можем его потерять, – пробормотал ни к кому специально обращаясь, высокий человек.

Старший Первый‑по‑Хирургии внимательно смотрел на жужжащий ультразвуковой скальпель. Одна игла незаметно изменила положение на поверхности тарелки. Всякий раз, когда игла передвигалась и жужжала, еще один нейрон в мозгу Раньи перерезался.

– Все, что можно было сделать, сделано. Мы провели полную подготовку к операции.

– Но нанобиоинженерия амплитуров крайне тонка.

– Да, конечно. Но это все‑таки наука, а не магия. – Щелчок острых зубов массуда как будто подтвердил эту мысль. Мониторы, расставленные по операционной, отражали каждый эпизод операции. Все ясно видели нервный узел, течение крови по капиллярам, нейроны, которые связывали центр с остальной частью мозга. Один за другим они перерезались невозможно краткими, точно применяемыми взрывами высокочастотного звука. Постепенно нервный центр изолировался от всего мозга и становился не более опасным, чем доброкачественная опухоль.

– Я слышал, – пробормотал высокий человек, и его внимание перекочевало с монитора на пациента и обратно, – что среди присутствующих немало таких, кто не слишком‑то огорчится, если во время операции пациент умрет. Этот Раньи‑аар вовсе не чудовище. Это обычный человек, которого лишили права рождения еще до того, как он родился.

– Я видел его генетическую карту. Меня не нужно убеждать, – ответил Первый‑по‑Хирургии.

– Извините. – К своему удивлению, человек обнаружил, что прикусил нижнюю губу. Он никогда этого не делал. Но и подобных операций ему не приходилось проводить. Здесь на карту поставлена не просто одна жизнь. Все друзья пациента также были потенциальными кандидатами для подобной операции. Хотя, если они не сумеют привести в порядок этого… Он знал, что, проживи он и лет двести, он никогда не сумеет сравняться по мастерству с медицинским компьютером или с мастерством гивистамов. Но что‑то внутри заставляло его пальцы слегка подергиваться, как будто он, а не бинарные импульсы манипулировали инструментами.

Первый‑по‑Хирургии прервал его размышления:

– Я знаю, о ком вы говорите. Они уверены, что индивидуумы, подобные этому, должны быть уничтожены. Они боятся заразы и скрещивания, которые могут привести людей к зависимости от амплитуров. – Они не думают о спасении отдельного индивидуума. Мы же – врачи, поэтому думаем по‑иному. Не говоря уж о том, что от него можно получить массу полезной информации, пока он будет жив, – думал человек. Хотя он не осуждал и гивистама. Тем более, что испытывал подобные же ощущения. В операционной бью тихо, как в гробнице, если не считать методических вспышек и щелчков инструментов.