Стучу клюкой на гробовом пороге,

Но места нет мне и в земле сырой,

И обращаюсь я к тебе с мольбой:

«Благая мать!..»

Из неизъяснимого блаженства я опять опустился в мир теней, которые надвинулись со всех сторон и поглотили меня. Больше всего я испугался, что моя собственная тень снова отыскала меня и теперь меня ждут новые мучения.

Все чувства мои печально переменились. Мне показалось, что это и есть смерть, какой мы представляем её себе перед тем, как умираем. Но я почувствовал, что где–то внутри притаилась доселе неведомая мне тихая, терпеливая стойкость. Одно то, что я способен хотя бы думать о том, о чём думал совсем недавно, повергало меня в неописуемый восторг. Ради часа такого покоя стоило пройти через всю суматоху и борьбу долгой земной жизни.

Я очнулся на траве ранним предрассветным утром. Надо мной возвышалось летнее небо, ожидающее прихода солнца, но облака уже увидели его лучезарное явление, и я знал, что скоро каждая росинка возрадуется его блистательному отражению в своём крохотном зеркальце.

Какое–то время я лежал не шевелясь, а потом медленно поднялся и огляделся.

Я стоял на невысоком холме. Внизу простиралась уютная долина, которую обрамляла гряда невысоких гор, но, к моему ужасу, по всей долине до самых горных утёсов от моих ног пролегала огромная, всепоглощающая тень. Она лежала передо мной длинная и широкая, тёмная и могущественная. От бессильного отчаяния мне стало дурно, я отвернулся — и увидел солнце, только–только подымающее голову над восточными холмами. О чудо! Падающая от меня тень лежала только там, куда не проникали его лучи! Это была самая обычная тень, неизменно сопровождающая всякого, кто ходит под земным солнцем. Солнце поднималось всё выше и выше; тень съёжилась, соскользнула с горного склона и через всю долину поползла обратно к моим ногам.

Панический страх, охвативший меня, растаял без следа. Я вновь посмотрел вокруг — и сразу понял, где я. В долине виднелся мой родной замок, вокруг лежали места, знакомые мне с детства, и я со всех ног поспешил домой.

Сёстры встретили меня с неописуемой радостью, но, по–моему, заметили во мне какую–то перемену, потому что скоро в их словах и взглядах появилось какое–то новое уважение, почти благоговение, отчего мне сразу же сделалось стыдно. Они уже много дней пребывали в большой тревоге. В утро моего исчезновения пол моей спальни оказался сплошь залит водой, а над замком и имением до самого вечера висел диковинный, почти непроницаемый туман. Меня не было двадцать один день; мне же казалось, что я отсутствовал двадцать один год. К тому же, я ещё не вполне готов был поверить, что действительно оказался дома. Когда вечером я улёгся в свою постель, я совсем не был уверен, что наутро не окажусь в каком–нибудь таинственном уголке Волшебной страны. Всю ночь меня донимали тревожные сны, но проснувшись, я окончательно убедился, что вернулся домой.

Вскоре я успокоился и приступил к своим новым обязанностям, надеясь, что приключения в Волшебной стране хоть чему–нибудь меня научили. Лишь один вопрос мучил меня: смогу ли я по–настоящему перенести в свою нынешнюю жизнь то, что приобрёл там? Или мне придётся снова преодолевать те же испытания, заново проходить всё, чему я научился, но иначе, по земным и человеческим обычаям? — хотя, признаться, здешние уроки весьма похожи на те, с какими путник сталкивается в Волшебной стране фей. Пока у меня нет ответа на эти вопросы. Но порой мне становится страшно.

До сих пор время от времени я ловлю себя на том, что беспокойно оглядываюсь, чтобы посмотреть, прямо ли от солнца падает моя тень и не пытается ли она перебежать на ту или другую сторону. Пока всё остаётся благополучно. И хотя мне часто бывает грустно, я отбрасываю в мир ничуть не больше тени, чем большинство людей, проживших на земле столько же лет, что и я.