Я так напрягла мозги, что даже голова зачесалась под париком. Только поймав заинтересованный взгляд мужчины напротив, я сообразила, что со мной что-то не то. Ну да, парик съехал набок на манер берета, который носили свободные художники. Или скульпторы.

И тут меня осенило. Да ведь каменная птица — это памятник! Женское плачущее лицо, закрываемое крылом… Вроде бы не ангел, но похоже… И где ставят такие памятники? Ясное дело, на кладбище.

Но как мне узнать, кому поставили такой памятник и на каком кладбище? А самое главное — зачем мне это нужно?

Я подумала еще немного и пришла к выводу, что памятник — мой единственный шанс продвинуться в расследовании. Вполне возможно, что мне ничего это не даст, тогда придется признать полную свою несостоятельность и идти сдаваться майору Синицыну. В конце концов, он не полный дундук, должен понять. Тем более что сам ищет человека в люльке. Карабаса, конечно, он тут же арестует и запрет в камеру, но тут уж я ничего не смогу сделать.

Итак, я ответила на второй вопрос — зачем мне нужно разыскать памятник. И тут же сам собой пришел ответ на первый вопрос — каким образом я это сделаю. Я обращусь к Генке. Сам-то он в смысле искусства ровным счетом ничего из себя не представляет, но имеет кучу знакомых и ревниво следит за их успехами. Как ни мало я разбираюсь в искусстве, все же понятно, что птица с женским лицом — произведение очень талантливого человека. Таких в нашем городе, верно, не так уж много, и Генка должен его знать.

Я поправила парик, подмигнула мужичку напротив и устремилась к выходу.

— Вам кого? — испуганно спросила мама, возникнув в прихожей в длинной ночной рубашке.

И поскольку я замешкалась, потому что «молнию» на куртке заело, мама крикнула громче:

— Вы кто? Что вам тут надо?

— О господи, мама… — с досадой начала я, но тут распахнулась дверь комнаты сестры, и она вывалилась в прихожую в халате на голое тело.

— Что, что случилось? Нас грабят?

— Уже ограбили, — ворчливым голосом ответила я, — муженька твоего украли. Что вы все выперлись среди ночи?

— Отпад! — восхищенно пропела Тинка. — Женька, да тебя прямо не узнать!

— Ой, — засмеялась мама, — и правда Женька! Надо же, как прическа и косметика меняют человека!

— Круто! — подтвердил появившийся к шапочному разбору совершенно голый Генка, для вида прикрывавшийся полотенцем. — Встретил бы где на улице — точно бы не узнал!

— Вот именно! — ревнивым голосом подхватила сестра. — В таком виде только на улице клиентов ловить! Размалевалась, как шлюха! И парик этот вороний!

— А сейчас блондинки вообще не в моде! — тут же встряла Тинка, чтобы досадить матери.

— Ладно, закончили обсуждение, — решительно сказала я, — всем спать! Гена, выйди на минутку на кухню, поговорить надо. Да срам-то прикрой, а то ребенок все-таки смотрит!

— Подумаешь! — протянула Тинка. — Было бы на что смотреть…

Сестра, нахмурившись, приступила было ко мне, но Генка мигом утянул ее в комнату. Тинка стащила с меня парик и примеряла его перед зеркалом.

— Ты не слушай Сашку, — заговорщически сказала мама, собирая на стол поздний ужин, — тебе очень идут темные волосы.