Сердце фараона дрогнуло, его кровь забурлила от гнева, он прерывающимся голосом спросил полицейского комиссара:

— Что они выкрикивали?

Комиссар нервно сглотнул и, чувствуя себя неловко, сказал:

— Они кричали: «Долой шлюху! Долой женщину, которая грабит храмы!»

Услышав это, фараон взбесился и громоподобным голосом воскликнул:

— Как они посмели! Я обязан нанести удар, который раз и навсегда избавит меня от них, иначе можно сойти с ума!

Комиссар продолжил с дрожью в голосе:

— Эти злодеи оказали сопротивление моим людям, вспыхнули яростные стычки между ними и нами, на время воцарились хаос и неразбериха, раздались еще более злостные и подстрекательские выкрики.

Фараон стиснул зубы от гнева и отвращения и спросил:

— Что еще они выкрикивали?

Комиссар опустил голову и едва слышно промолвил:

— Эти наглые злодеи изволили оскорбить более высокую персону.

— Меня? — спросил фараон, не веря своим ушам.

Комиссар молча отступил назад, его лицо побледнело. Софхатеп не выдержал и воскликнул:

— Своим ушам поверить не могу!

Таху негодовал:

— Такое безумие трудно представить.

Фараон нервно рассмеялся и с нескрываемой злобой в голосе спросил:

— Там, как народ величал меня? Говори же. Я приказываю.

Комиссар полиции ответил:

— Эти мерзавцы кричали: «Наш повелитель — легкомысленный человек. Нам нужен серьезный фараон».

Фараон еще раз нервно рассмеялся и со злой иронией сказал:

— Какая жалость. Духовенство считает, что Меренра больше недостоин восседать на троне. Так что они еще выкрикивали?

Комиссар заговорил так тихо, что его голос был едва слышен:

— Мой повелитель, они долго и радостно восхваляли жизнь ее величества царицы Нитокрис.

Глаза фараона вдруг сверкнули, он нежно прошептал имя Нитокрис, будто вспомнил нечто былое и уже давно забытое. Два советника с тревогой переглянулись. Фараон заметил их испуг, а также неловкость, которую испытывал комиссар. Фараон не собирался обсуждать царицу, но он не без отчаяния задался вопросом, что та испытывает к подобному выражению чувств. Он был крайне подавлен и понимал, что его охватывает безудержный гнев, непокорность, безрассудство. Он резко обратился к Софхатепу:

— Не пора ли нам в путь?

Изумленный Софхатеп спросил:

— Разве мой повелитель не откажется от участия в празднике?

В свою очередь, фараон задал вопрос:

— Ты меня не расслышал, первый министр?

Софхатеп растерялся и робко ответил:

— Уже пора, мой повелитель. Я подумал, что ты решил остаться во дворце.

Однако фараон заговорил со спокойствием, какое наступает перед бурей:

— Я отправлюсь в храм Нила, проеду сквозь толпы взбешенных людей, и посмотрим, что произойдет. Там, возвращайся к своим обязанностям.

Надежда и яд

В то самое утро Радопис сидела на роскошном диване и мечтала. Наступил один из редких дней, наполненных праздничной радостью и суливших ей великую победу. Какое счастье, какая радость! Сегодня ее сердце напоминало озеро с чистой и благоухающей водой, вокруг которого произрастали цветы, а в небе над ним соловьи выводили чудесные трели. Как прекрасен мир! Когда же она узнает новость о победе? Когда настанет вечер и солнце начнет путешествие в другой мир, а ее сердце устремится в царство забытья с единственным возлюбленным? Как чудесен вечерний час. Вечерний час — время влюбленных. Юный фараон гибкой походкой войдет к ней, обнимет сильными руками за тонкую талию, нежно шепнет ее имя ей на ухо и сообщит радостную весть о победе: «Страдания закончились.