Довольный, Мернефта велел отвести еврея в одну из дворцовых комнат и стеречь его до восстановления полного спокойствия. Затем он ушел во внутренние покои принять ванну, разрешив всем, кого не задерживали необходимые обязанности службы, разойтись по домам.

Я вернулся домой, и, как только сообщил нашим рецепт от паразитов, лихорадочная деятельность овладела всеми. Из погребов доставали огромные сосуды с оливковым маслом, и я сам наблюдал, как рабы обмазывали им пороги, постели и т. п.

Уставший, я пошел к отцу, но застал его уже в ванне, с лицом, выражавшим блаженство.

— Благодарение богам! — воскликнул он. — Я уже почти потерял надежду когда-нибудь испытать отрадное чувство чистоты и спокойствия… Война с паразитами была еще хуже, чем с крысами и лягушками.

— Отец, ты сам, как лягушка, сидишь в зеленой воде, — заметил я, смеясь.

— Ступай же и ты поскорее изобразить из себя лягушку, — весело отвечал он, — а потом ложись в постель. Ты изнемогаешь от усталости, бедный мальчик, и тебе надо хорошенько отдохнуть.

Я приказал немедленно сжечь одежду, которую носил эти дни, потом с наслаждением вымылся в спасительной ванне и лег спать.

Воспоминание страшных передряг последнего времени преследовало меня и во сне. Мне пригрезилось, что Мезу наслал на нас всех нильских крокодилов. Они вторгались в дома и дворцы, а мне пришлось защищать Мернефту от нападения страшного крокодила. В единоборстве с чудовищем я воткнул ему в пасть свой кинжал и испустил такой громкий клик победы, что проснулся.

Дневной свет озарял мой тихий уголок. Я встал, оделся и сошел в столовую, где собралась вся семья. Ильзирис, веселая и свежая как роза, бросилась мне на шею, мы со смехом поздравили друг друга с благополучным очищением. Мать, толковавшая с Хамом о приготовлениях к свадьбе, попросила нас не упоминать больше об этом тошнотворном эпизоде нашей жизни, и мы должны были переменить тему разговора. Ильзирис обратилась к своему жениху, а я подсел к отцу, который отдавал приказания главному управляющему наградить всех слуг и рабов за их преданность и мужество.

Неописуемая радость охватила весь город. Знакомые рассказывали друг другу страшные или забавные эпизоды, в которых кто-то был героем либо свидетелем, подсчитывали понесенные убытки и насмехались над Мезу.

Но я не разделял общей веселости: дурное предчувствие томило меня, и казалось, что с минуты на минуту должно разразиться какое-нибудь новое бедствие. Однако все было благополучно. Евреи прятались, и никто из них не смел показаться среди веселой и нарядной толпы, наполнявшей улицы.

Наступил день приемов, когда к царю допускался каждый, кто хотел подать ему жалобу или прошение.

Придя в залу, я узнал от одного из товарищей, что в это утро еврей, открывший средство против паразитов, был найден задушенным в отведенной ему комнате, хотя его стерегли самым бдительным образом, и в комнату эту не было другого входа, кроме двери, охраняемой стражниками. Мы долго толковали об этом непостижимом событии, и после множества предположений отправились занять свой пост в приемной зале, которая вскоре стала наполняться публикой. Я спокойно смотрел, как толпа собиралась у входной двери, против трона. Вдруг в зале появились Мезу и Аарон и с невозмутимым видом стали в первом ряду просителей. Когда фараон вошел в залу, он тотчас заметил еврейского пророка, и краска гнева вспыхнула на его выразительном лице. Остановившись на ступени трона, Мернефта грозным взглядом окинул Мезу и его спутника, которые одни во всем собрании не отдали царю земного поклона.

— Видно, — произнес фараон дрожащим от гнева голосом, — что ты действительно посланник нечистой силы и что твой бог — сам Тифон. Ты имеешь дерзость являться ко мне на глаза после того, как трижды возмутил спокойствие моего народа своим проклятым чародейством! И как ты смеешь, гнусный колдун, не преклонять колен пред твоим государем.