Внизу, в кухне, Джоан приготовила мне кофе, яичницу с беконом и горячие пышки. Я дал детям по плитке шоколада, который купил для них в прошлое утро (казалось, оно было бесконечно давно, это утро), и они сидели рядом со мной, грызя шоколад, пока я завтракал. Джоан налила кофе и себе.
- Аллан, - начал Уильям, самый младший. Ему было пять лет, и он ни за что не продолжал разговора, если ему не отвечали «да» в знак того, что его слушают.
- Да? - сказал я.
- Что случилось с папой?
Я рассказал им. Обо всем, кроме проволоки.
Некоторое время они как-то странно молчали. Потом Генри, которому как раз сравнялось восемь, спокойно спросил:
- Его похоронят или сожгут?
И прежде чем я успел ответить, он и его старшая сестра Полли принялись горячо и с удивительным знанием дела обсуждать всякие такие вещи, что лучше - захоронение или кремация. Я пришел в ужас, но в то же время почувствовал облегчение, а Джоан, перехватив мой взгляд, еле сдержалась, чтобы не хмыкнуть.
Эта бессознательная детская черствость занимала мои мысли, когда я возвращался в Мейденхед. Я поставил большой автомобиль Билла в гараж и вывел оттуда мой маленький темно-синий «лотос». Туман полностью рассеялся, но я все равно двигался очень медленно по сравнению с тем, как обычно езжу, и все обдумывал, что же мне делать.
Сперва я поехал в больницу. Я забрал вещи Билла, подписал какие-то бланки, сделал нужные распоряжения. Полагающееся по закону вскрытие назначили на следующий день.
Было воскресенье. Я поехал на ипподром, но ворота были заперты. Я вернулся в город. Контора ипподрома была пуста и тоже заперта. Я позвонил управляющему домой, но там не отвечали.
После некоторого колебания я позвонил председателю Национального комитета конного спорта, решив обратиться в самую высокую инстанцию, которой подведомственны скачки с препятствиями. Дворецкий сэра Кресвелла Стампе ответил, что узнает, может ли сэр Кресвелл уделить мне несколько минут. Я сказал, что это чрезвычайно важное дело. Тогда сэр Кресвелл взял трубку.
- Надеюсь, дело действительно очень важное, мистер Йорк, - сказал он. - Вы оторвали меня от обеда с друзьями.
- Вы слышали, сэр, что майор Дэвидсон умер вчера вечером?
- Да, я очень этим огорчен, право, очень огорчен. - Он ждал, что я скажу дальше. Я набрал воздуху.
- Его падение вовсе не несчастный случай, - сказал я.
- Что это значит?
- Лошадь майора Дэвидсона была сбита. Проволока, - сказал я.
Я рассказал ему о своих поисках у забора и о том, что я нашел там.
- Вы известили об этом мистера Дэйса? - спросил он. Дэйс был управляющим ипподромом. Я объяснил, что не мог его найти.
- И звоните мне? Понятно. - Он помолчал. - Ну что ж, мистер Йорк, если вы правы, это слишком серьезное дело, чтобы им занимался один только Национальный комитет конного спорта. Я полагаю, вам следует немедленно известить полицию в Мейденхеде. И непременно держите меня в курсе дела. До вечера. Я попытаюсь связаться с мистером Дэйсом.
Я повесил трубку. Я понял, что ответственность переложена на чужие плечи. Я представлял себе, как стынет на тарелке у сэра Кресвелла соус к его ростбифу, пока он заставляет гудеть телефонные провода.
Полицейский участок на пустой воскресной улице выглядел темным, пыльным и неприютным. Я вошел. За барьером стояли три стола, за одним из них молодой констебль уткнулся в воскресное приложение к какой-то газете. «Должно быть, детективом зачитался», - подумал я.
- Чем могу быть полезен, сэр? - спросил он, поднимаясь.
- Есть тут еще кто-нибудь? - спросил я. - То есть, я хотел сказать, старший чином. Речь идет об убийстве.
- Одну минуту, сэр. - Он вошел в дверь в глубине комнаты и, тут же вернувшись, сказал:
- Пройдите, пожалуйста, сюда.
Он посторонился, пропуская меня, и закрыл за мной дверь. |