Вид решительный, взгляд злой. Видно, что мается от бессилия. Сжимает свой карабин, оглаживает патронташи на груди и пистоли на поясе. Но ничего не предпринимает. И не предпримет. Инициатива среди лешаков приветствуется, но только разумная. За глупость же можно и головой поплатиться. А что горше всего, так и честным именем.

Редькин отвернулся, чтобы проследовать на нос и переговорить с взводным, вышедшим на корму. Встретился взглядом с девицей Ольгой. Сам не зная отчего, виновато улыбнулся уголками губ, легонько пожал понурыми плечами и едва заметно вздохнул, выражая сожаление по поводу собственного бездействия. И получил ожидаемо презрительный взгляд.

– Десятник, началось. Сейчас народу прибавится. Поворачивайтесь, принять надо всех, – приказал взводный.

– Слушаюсь, господин сержант! – Коль скоро к нему по званию, то и он вполне официально.

Тем временем на «Бобре» началась суета. Десяток Александра все время находился при караване. А вот второй и третий пребывали в разгоне, меняя друг друга на берегу и оповещая народ об эвакуации. Ну и отдыхая попеременно. Вот только кончился отдых у бойцов Митрофана. Настал самый ответственный момент.

Лешаки сдернули с картечниц парусиновые пологи. Тускло блеснули вороненые стволы с ребристыми радиаторами. Сыто лязгнули замки, принимая латунные гильзы с зарядами. И до этого вполне себе мирный пароходик вдруг превратился в хищника, ощетинившегося четырьмя грозными стволами.

Несмотря на весьма скромные размеры, скорострельность у этих пушечек просто запредельная. Порядка пятнадцати выстрелов в минуту, а это полторы тысячи пулевых картечин. Ничего подобного в мире нет. Даже самые скорострельные шведские пушки могли дать всего шесть выстрелов. И при этом по весу и размерам они схожи.

– Как на нас вышли? – встречая перепуганных беглецов, спросил Редькин.

– Так ребяток увидели. Сказали, что они лешаки псковские, и велели сюда идти. Мол, тут подберут, – ответил дюжий мужик с окровавленной повязкой на левой руке.

– Вот и ладно. Устраивайтесь. Федор! – позвал Александр.

– Я, господин десятник, – отозвался один из бойцов.

– Накорми их. Чай, всю ночь маялись.

– Слушаюсь.

– Слышь, мил человек, коли лешаки, стало быть, боярина Карпова людишками будете? – остановил Редькина раненый мужик.

– Мы не людишки его, – возразил Александр, – а дружинники. Разницу узри.

– Ага. Узрел, – легко и возбужденно согласился мужик. – Так а где же его остальная дружина? Я так разумею, сюда уже движется?

При этих словах не только новоприбывшие, но и остальные устремили на Редькина внимательные взгляды. Вот же. Ведь говорил уже. Но нет. Глядят, словно что новое хотят услышать.

– Не придет дружина боярина.

– Это как же так-то? – удивился мужик. – Завсегда Псков к Новгороду на помощь поспешал.

– Я уже устал на этот вопрос отвечать. Эвон других поспрашивай, ответят. Не захочешь с нами в Псков идти, дело твое. Накормить накормим, а там – вот тебе Бог, а вот порог.

Пройдя более ста верст по Шелони, за сутки подобрали неполные три сотни. Двадцать пять верст по Узе, и за пять часов число беженцев возросло до тысячи. На дощаниках уже мест почти не оставалось, и целая вереница из пары десятков разномастных лодок набралась.

Первый шлюз миновали без проблем. Если только не считать того, что, проведя два дощаника, пароход возвращался и цеплял вторую пару. Лодчонки проходили, уже набиваясь в свободное пространство. Но ничего так. За час управились.