|
– Что, овечки, испугались? – съязвил Сулла. – Ведь нет причины бояться! Просто мои люди наказали пару преступников. После этого он спустился со своего насеста между ступнями Беллоны и вышел вон, казалось, ни на кого не глядя. – Боги! Он действительно в плохом настроении! – сказал Катул своему зятю Гортензию. – Похоже на то, и я не удивляюсь, – ответил Гортензий. – Он вытащил нас сюда только для того, чтобы мы послушали это, – заметил Лепид. – И кого же он наказывал, ты знаешь? – Своих пленных, – объяснил Катул. Так оно и было. Пока Сулла обращался к Сенату, его люди казнили мечами и стрелами шесть тысяч пленных на сборном пункте Марсова поля. – Я буду вести себя очень хорошо при любых обстоятельствах, – признался Катул Гортензию. – И почему же? – полюбопытствовал Гортензий, намного более заносчивый и уверенный в себе. – Потому что Лепид был прав. Сулла позвал нас сюда только для того, чтобы мы послушали крики умирающих людей, которые посмели противостоять Сулле. То, что он говорит, не имеет никакого значения. Но вот что он делает, имеет огромное значение – для каждого из нас, кто хочет жить. Мы должны вести себя очень хорошо и попытаться не раздражать его. Гортензий пожал плечами: – Полагаю, ты слишком уж остро реагируешь, дорогой мой Квинт Лутаций. Через несколько недель он сойдет на нет. Он заставит Сенат и собрания легализовать его подвиги и вернуть ему полномочия, потом засядет в Сенате среди консулов в переднем ряду, и Рим заживет своей обычной жизнью. – Ты действительно так считаешь? – Катул поежился. – Как он это сделает, понятия не имею, но я считаю, что мы будем жить под неусыпным пристальным взглядом Суллы, который надолго займет высшую ступень власти. * * * Сулла прибыл в Пренесте на следующий день, в третий день ноября. Офелла радостно приветствовал Суллу, жестом показав на двух печальных солдат, стоявших под стражей неподалеку. – Знаешь их? – спросил он. – Возможно, но не припомню имен. – Два младших трибуна из легионов Сципиона. Они примчались, как пара греческих мошенников, утром после твоего сражения у Квиринальских ворот и пытались убедить меня, что сражение проиграно и ты убит. – Неужто, Офелла? Ты ведь не поверил? Офелла весело рассмеялся: – Я хорошо знаю тебя, Луций Корнелий! Чтобы убить тебя, понадобится нечто большее, чем кучка самнитов. И жестом фокусника, вынимающего кролика из горшка, Офелла вытащил откуда-то из-за спины голову Мария-младшего. – А-а! – воскликнул Сулла, рассматривая голову. – Симпатичный был мальчик, правда? Лицом похож на мать, конечно. Не знаю, в кого он пошел умом, но уж определенно не в отца. – Удовлетворенный, он отбросил голову. – Сохрани ее некоторое время. Значит, Пренесте сдался? – Почти сразу же. Как только я выстрелил головами, которые принес мне Катилина. Ворота сразу распахнулись, и они хлынули из города, размахивая белыми флагами и колотя себя в грудь. – И Марий-младший с ними? – удивился Сулла. – О нет! Он кинулся к сточным канавам, пытаясь сбежать. Но я еще за несколько месяцев до этого приказал перегородить все стоки. Мы нашли его около одной из таких перегородок с мечом в животе. Его слуга-грек плакал рядом, – рассказал Офелла. – Ну, что ж, он – последний, – удовлетворенно молвил Сулла. Офелла пристально посмотрел на него. Не похоже было, чтобы Луций Корнелий что-то забывал. – Один еще на свободе, – быстро заметил Офелла и тотчас прикусил себе язык: этому человеку не требовалось напоминать, что и у него есть недостатки! Но Сулла остался спокоен. |
