"Я тебе отвечу, – произнес другой голос внутри, – ядовитый, насмешливый голос, вечно вылезавший на первый план, когда Вадим пытался пойти по пути наименьшего сопротивления. – Если ты сам не соображаешь, – сказал голос, – то я тебе отвечу. Это дело необходимо довести до конца. Во-первых, из-за дядюшки. Он не успокоится, пока не свалит всю эту тухлую затею с двойным проектом на тебя. Раз есть кто-то, кому известно о существовании второго проекта, дядюшка просто вынужден будет отмазываться, отбрыкиваться и валить все бочки на любимого – ха-ха! – племянника.

Во-вторых, это необходимо сделать из-за Караваева. Ему ведь, помнится, была обещана половина суммы, а это такие деньги, которые Сушеному Максу и во сне не снились. За такие деньги он тебя из-под земли достанет и обратно в землю вроет и тогда уж заберет все до последнего цента. Кстати, если дать этому тупоголовому терминатору немного времени на размышления, он и в самом деле сообразит, что денежки можно прикарманить целиком, и уж тогда он наверняка избавится от всех, кто об этих денежках знал.

А в-третьих, просто взять и без боя отдать такие бабки – это… Западло это, вот. После такого финта сам себя уважать перестанешь, по утрам в зеркало смотреть не сможешь. Так и будешь ходить с небритой заплеванной рожей, как последний лох.

Значит, надо доводить дело до конца. Рисковать шкурой и ходить по самому краешку, конечно, страшно. Водку жрать и баб портить – легче и приятнее, да только кончается это обычно очень плохо. Не так быстро, как может закончиться, если сейчас оступиться… Тут – либо грудь в крестах, либо голова в кустах."

– Иго-го. – весело крикнул Севрук, прибавляя газу. – В смысле, ура. За Родину, за Сталина – полный вперед!

На Сущевском валу он впервые почувствовал какой-то дискомфорт. Что-то было не так то ли с ним самим, то ли с машиной, то ли с окружающим миром. Севрук старательно проанализировал свои ощущения. С ним был полный порядок, машина тянула как зверь и, как всегда, великолепно слушалась руля. Тогда он огляделся по сторонам, уделив особенное внимание зеркалу заднего вида.

Естественно, причина его беспокойства обнаружилась именно там, в зеркале. Это был красный, как пожарная машина, десятилетний “форд-сьерра”, который Севрук впервые заметил еще на Малой Дмитровке. Спутать эту машину с какой-либо другой невозможно: при своей режущей глаз расцветке она щеголяла красными белорусскими номерами. Конечно, это могло быть обыкновенным совпадением, но Севрук привык доверять интуиции, хотя само это слово приходило ему на ум довольно редко. Обычно Вадим Александрович описывал свои интуитивные догадки следующим образом: “Жопой чувствую”. Вот и сейчас где-то в районе вышеупомянутого места у него зашевелилось нехорошее предчувствие, которое упорно подсказывало Севруку, что краснея “сьерра” увязалась за ним неспроста.

Севрук прибавил газу, разогнав машину до запрещенных ста двадцати километров в час, и пулей проскочил перекресток на красный свет, едва не угодив под троллейбус. Это был чертовски рискованный маневр, призванный раз и навсегда расставить все точки над “i”, а заодно и избавить Вадима Александровича от предполагаемого преследования.

Он снова посмотрел в зеркало и громко, с большим чувством выругался: красный “форд” был тут как тут, отставая от его машины корпуса на четыре, никак не больше.

Нарушая все мыслимые и немыслимые правила, Севрук повернул налево, под бешеный визг покрышек выровнял машину и рванул по прямому как стрела проспекту Мира, все время наращивая скорость.

«Твою мать! – выругался он, наблюдая за тем, как петляет в потоке транспорта красный “седан”.