Возле каждой домны находился рафинировочный горн. Дело в том, что чугун содержал много примесей. Для выработки хороших сортов железа требовалась предварительно переплавка: отбелка, или рафинировка. Но и это промежуточная ступень. Полученный продукт необходимо превратить в ковкое железо. Пудлинговые печи и были тем орудием, где совершалось это действие. Две тонны в день и семьсот в год с одной печи — вот выход продукции. Хочешь получать больше — расширяйся. Это предполагает новые немалые вложения.

Пудлинговщик получал по три ливра с тонны доменного чугуна и по два и три четверти ливра с тонны рафинированного чугуна, переделанного в железо. Работали они по двенадцать часов в день, и это был максимальный заработок на заводе рабочего. На доменных печах и в каменноугольных шахтах зарабатывали по полтора-два ливра в день, а чернорабочим платили от половины до одного ливра. Безусловно труд тяжелейший, но мне в бытность батраком столько не светило.

Люди уже заметили нас и оборачивались, возбужденно переговариваясь. Чужаки на пристани — отнюдь не причина открывать рот. Тут регулярно бывают десятки, а то и сотни торговцев, речников и ищущих работу. Моя сталь лучшего качества идет в продажу по семьсот ливров за тонну. Между прочим, дешевле английской. Естественно, товар нарасхват. Но с самого начала в реализацию поступают не одни болванки и слитки. Немалая часть чугуна (выплавлялось в год до четырех тысяч тонн — прекраснейший результат) сразу переделывается в полосовое, обручное железо. Также прямо по соседству на мануфактурах производится проволока, гвозди, иголки, чеканы, напильники, ножевое полотно, сверла, токарные резцы, жесть, пряжки, пуговицы и инструменты. Все это находит прекрасный сбыт у мастеров-ремесленников и перекупщиков.

Но не только прекрасная сталь выходит из ворот. Здесь производится огромное количество горшков, котлов для сахароварения, плиты для очагов и каминов и всякое другое чугунное литье. Даже до шестидесяти миль водопроводных чугунных труб по заказу Нового Амстердама. Наша колония пока не особо стремится проводить воду издалека, а вот там уже проблемы возникли.

— Нервные какие-то, — пробурчал негромко Гош, с подозрением оглядываясь. — А! Вон те побежали о нас предупредить. Торопятся. Интересно, кого в первую очередь.

Я промолчал. Нечто неприятное все же случилось, хотя размер, кажется, изрядно преувеличен. Скоро выясню точно. Внезапно ко мне кинулась женщина уже в возрасте и бухнулась на колени прямо перед мордой жеребца, не думая, что может пострадать. Еле успел остановиться.

— Милорд, — вскричала она на всю улицу, — спасите моего Фреди, он ни в чем не виноват! Его забрали, а он ничего не делал!

— Обещаю разобраться, — ответил я, чувствуя множество взглядов. — Кто несправедливо обвинен, будет отпущен.

В данный момент это обещание ничего не стоит. С другой стороны, надо было что-то ответить.

— Убрать! — скомандовал Гош, и женщину оттащили в сторону, несмотря на сопротивление и попытки ухватиться за мой сапог. Зрелище малоприятное, как и крики про пятерых детей. Будто от этого нечто изменится. Совершил или нет — другое дело.

— Как фамилия твоего Фреда?

— Бойс, милорд, Фреди Бойс! — крикнула она.

Три минуты неспешного движения дальше — и возле роскошного особняка в уши опять бьет жуткий женский вопль. Так обычно рыдают профессиональные плакальщицы. Мне происходящее крайне не нравится, как и вышедший навстречу Билл Логард с рукой на перевязи и расцвеченной во все краски физиономией. Били всерьез.

— Глэн? — спросил я, спешившись.

— Он умер, — с постным лицом ответил Билл срывающимся голосом.

Парень не изображал скорбь.