«А ведь верно Воробьев-то говорил, — подумал Шереметев. — Стелет-то, стелет сколь мягко». А вслух сказал:

— Но когда он сможет принять меня?

— Я думаю, через неделю. А пока, чтоб вам не скучать, примите пригласительный билет на бал-маскарад, который состоится во дворце послезавтра. Я пришлю за вами карету.

Огромный зал дворца блестел позолотой, сверкавшей в свете тысяч свечей, горевших в канделябрах. Борис Петрович в темной бархатной маске, прикрывавшей лишь верх лица, скромно стоял у высокого окна, с изумлением наблюдая за происходящим. В глазах рябило от пышных дамских нарядов, один мудренее другого, нос обонял густую смесь всевозможных ароматов, слух ласкала прекрасная музыка дворцового оркестра. Для него, русского человека, все это было внове, в диковинку. На Руси подобного не случалось, чтоб женщины и мужчины вот так, собравшись, говорили меж собой, смеялись, танцевали. И восторг боярина от увиденного невольно окрашивался горечью и обидой: «А будет ли когда-нибудь у нас так красиво и безмятежно?» Вспоминались ему мужские компании и разливанное море вина и водки, которое непременно надо выпить, разудалые песни, сумасшедшие пляски с пылью до потолка, с треском гнущихся половиц, ссоры прямо за столом, нередко кончавшиеся дракой. Припомнились даже пьяные жалобы друга его, Федора Апраксина : «Бедный я, бедный, сиротинушка. Никого-то у меня нет на белом свете».

Из задумчивости Шереметева вывел знакомый голос канцлера:

— А почему мы не танцуем?

Кинский был в одеянии турецкого паши, и тоже в маске, а рядом с ним, тоже в маске, стоял капеллан.

— Я не умею, — признался, смутившись, Борис Петрович.

— Ну что ж, сие простительно воину. Позвольте, Борис Петрович, представить вам посланника Венеции Рудзини. Поскольку вы следуете на его родину, он может оказаться вам весьма полезен. Господин Рудзини, — обернулся Кинский к капеллану, — представляю вам посланца его величества царя великой России, извечного военачальника, Бориса Петровича Шереметева. Надеюсь, коллегам союзных государств есть о чем перемолвиться.

И Кинский-паша исчез так же незаметно, как и появился, растворившись в веселой толпе масок.

Молчание меж посланниками несколько затянулось, и Рудзини, сочтя это уже неприличным, спросил:

— Вам нравится маскарад?

— Да, — отвечал Шереметев, напряженно пытаясь придумать вопрос собеседнику, дабы продлить нить разговора. Наконец осенило: — Скажите, господин Рудзини, а император сейчас здесь?

— Его нет. Наследники здесь.

— Наследники? Где они?

— А вон — тот молодой человек, что танцует с белокурой красавицей, — это старший сын императора Иосиф, ему девятнадцать лет, но уж семь лет он числится королем римским.

— Гм… — покачал удивленно головой Шереметев.

— Это что!.. — вдохновился Рудзини. — С девяти лет до двенадцати он был королем Венгрии. Он первый наследник императора.

— А второй?

— Второй — Карл, ему двенадцать лет. Вон у той стены рядом с высоким господином в тирольской шляпе стоит мальчик, наряженный рыцарем, это он — Карл VI. Этого скоро ждет испанская корона, разумеется после смерти Карла II. Если он воцарится в Испании, станет Карлом III.

— Но ведь и Франция рассчитывает на эту корону.

— То-то и оно. Миром не кончится, быть войне. Но, помяните мое слово, император Леопольд победит и корона Испании будет за его младшим сыном.

— Почему вы так уверены?

— Потому что на сегодняшний день у него лучший полководец Европы.