Устремляясь со своей дивизией к французскому побережью Ла-Манша, Роммель надеялся, что фюрер назначит его своим наместником в этой стране. Оказавшись в Африке, он даже начал переговоры с вождями некоторых племен, недвусмысленно намекавших ему, что, когда он пойдет на Каир, их люди помогут не только овладеть столицей, но и взойти на египетский престол. Он множество раз просчитывал свои шансы на успех и всякий раз склонялся к тому, что стоит рискнуть, что другого такого случая не представится, что появилась реальная возможность то ли возродить, то ли просто сотворить могучую египетскую империю.

Однако и там «Роммель-Бонапарт» не состоялся. В конечном итоге так и не состоялся! Затем он вновь во Франции. Уже не во главе дивизии, а в качестве командующего группой армий…

Почему он так и не смог решиться? Не хватило воли? Не воли — идеи. Одержимости этой идеей. Той одержимости, которая вдохновляла и морально поддерживала Цезаря, Тамерлана, Македонского, Наполеона, Сталина; Гитлера, наконец…

— Господин фельдмаршал! Вы слышите меня, господин фельдмаршал?!

Роммель вздрогнул от неожиданности и медленно, словно уже оказался на краю пропасти, оглянулся.

У подножия стоял унтер-офицер Штофф. Он жил по соседству и до войны работал в его усадьбе. Теперь же, вернувшись на месячную побывку после тяжелого ранения и контузии, все дни проводил в доме фельдмаршала, добровольно взвалив на себя обязанности адъютанта и денщика.

«Неужели в Берлине действительно вспомнили?! — ледяной лавиной взорвалось давно накапливавшееся предчувствие. — Вспомнили и решили, что пора».

— К вам прибыл полковник Крон!

— Кто?!

— Господин Крон.

— Ах, Крон! — облегченно, и в то же время с лёгким разочарованием выдохнул фельдмаршал. Разволновавшись, он не сразу вспомнил, что у него связано с человеком, носящим эту фамилию.

— Так зовите же его!

Вдали, на дороге, пролегавшей мимо усадьбы и холма, замаячила едва различимая в предвечернем мареве одинокая фигура. Еще неделю назад Роммель послал депешу фельдмаршалу фон Рунштедту с просьбой срочно направить к нему полковника Крона. И уже потерял надежду на то, что получит хоть какой-то ответ. Фельдмаршал расценивал молчание штаба как циничное, предательское неуважение. Формально он все еще оставался командующим группой армий. Приказа о его смещении, насколько он помнит, не поступало.

«Ну вот он, «дантист», появился! — как-то сразу просветлело на душе у Роммеля. — Когда эта чертова война кончится и каким-то чудом нам с ним удастся уцелеть, этот полковник может оказаться единственным человеком, которого мне захочется видеть у себя в Герлингене».

— Постойте, унтер-офицер! Полковник прибыл один? С ним никого?

— Один, господин фельдмаршал. Остальные воюют.

— Вы правы, унтер, они все еще воюют, — мстительно улыбнулся Роммель. Мысленно он уже находился далеко от этих мест, от войны. Слишком далеко — во времени и пространстве — он находился сейчас, этот опальный герой рейха, фельдмаршал старой, «наполеоновской», гвардии фюрера. — Или, может, я несправедлив?

— Сама праведность, господин фельдмаршал.

4

— Догадываетесь, почему вы здесь, полковник?

— Д-догад-дываюсь, — произнёс Крон, заметно заикаясь.