Втайне она стыдилась своей замкнутости и отчужденности от людей. Я хорошо понимала ее чувства, скрывая то же бремя под панцирем внешней успешности. Вникая в проблемы Люси, я, по сути, решала собственные, но не могла признаться ей в этом.

Я вышла из комнаты, удостоверилась, что дверь надежно закрылась на замок, и вернулась к Уэсли. Исчезновение моей сопровождающей, разумеется, не ускользнуло от его внимания. Люси так и не вернулась хотя бы попрощаться с нами.

— Что у вас произошло? — спросил он, когда мы возвращались в академию.

— Боюсь, мы в очередной раз поцапались, — ответила я.

Он взглянул на меня.

— Видела бы ты, как иногда мы с Мишель цапаемся.

— Вот были бы какие-нибудь курсы для матерей или тетушек, я бы, наверное, обязательно записалась. Причем уже давным-давно. Я всего лишь спросила, подружилась ли она здесь с кем-нибудь, а она вышла из себя.

— Что ты так за нее переживаешь?

— Она ни с кем не общается.

Кажется, мои слова его озадачили.

— Да, ты что-то такое уже говорила. Но у меня, признаться, совсем другое впечатление.

— Что ты имеешь в виду?

Мы остановились, пропуская машины. Низкое солнце ласково грело затылок и шею. Уэсли снял пиджак и нес его, перекинув через руку.

Он мягко тронул меня за локоть — дорога была свободна.

— Несколько дней назад я заходил вечером в паб по соседству и видел там Люси с какой-то подругой. Возможно, даже с этой ее напарницей, Кэрри Гретхен, хотя точно сказать не могу. В любом случае они весело проводили время.

Скажи Уэсли, что Люси угнала самолет, и то я не была бы так изумлена.

— И в кафетерии она, бывает, засиживается допоздна. Ты видишь только одну ее сторону, Кей. Для родителей или тех, кто их заменяет, всегда потрясение узнать, что есть и другая, неизвестная им.

— Для меня это действительно полная неожиданность, — проговорила я. Его слова нисколько не уменьшили мою озабоченность. Мысль о том, что в жизни Люси есть что-то, о чем я не имею ни малейшего понятия, приводила меня в еще большую тревогу.

Мы некоторое время продолжали идти молча. В вестибюле я негромко спросила:

— Бентон, она… пьет спиртное?

— Она ведь уже совершеннолетняя.

— Это я понимаю, — сказала я.

Встревоженная тем, что услышала, я продолжала бы расспрашивать и дальше, но меня прервал сигнал его пейджера. Уэсли отцепил пейджер от пояса и нахмурился, увидев номер на дисплее.

— Давай-ка спустимся в кабинет, — сказал он, — выясним, что там еще стряслось.

3

Бентон перезвонил лейтенанту Моту в двадцать девять минут седьмого. Судя по голосу, тот был практически не в себе.

— Где вы? — снова спросил Уэсли в трубку.

— На кухне.

— Лейтенант Мот, успокойтесь, пожалуйста. Объясните, где именно вы находитесь.

— Я в доме агента Макса Фергюсона, на кухне. Просто в голове не укладывается. Никогда не видал ничего подобного.

— Вы один?

— Да, никого больше. Только там, наверху, — я уже говорил. Я позвонил коронеру, и диспетчер тоже разыскивает, кого можно прислать в помощь.

— Спокойнее, лейтенант, спокойнее, — повторил Уэсли со своим обычным хладнокровием.

В трубке раздавалось тяжелое дыхание Мота. Я включилась в разговор:

— Лейтенант Мот? Это доктор Скарпетта. Обязательно проследите, чтобы все оставалось так, как есть.

— Господи, — выдавил он, — я уже перерезал веревку…

— Нет-нет, все в порядке…

— Я вошел и… Боже милостивый, я не мог оставить его так.