— Доктор Скарпетта?

— В связи с чем подключено ФБР?

— Доктор Скарпетта? — Журналистка ткнула мне микрофон в лицо. — Вы подвергаете сомнению выводы судмедэксперта округа?

— Почему осквернена могила девочки?

Вдруг над всем этим гвалтом прозвучал рев Марино:

— Убирайтесь отсюда к чертовой матери! Вы мешаете следствию! Слышите меня, мать вашу?! — орал он как резаный, топая ногами. — Пошли все вон!!!

Репортеры застыли в шоке, с полуоткрытыми ртами уставившись на бесновавшегося Марино. Тот весь побагровел, на шее у него вздулись жилы.

— Если кто тут чего и оскверняет, так только такие уроды, как вы! Быстро свалили отсюда, а то сейчас поразбиваю на хрен ваши долбаные камеры и бо шки ваши тупые заодно!

— Марино, — произнесла я, дотронувшись до его руки, такой напряженной, что она казалась высеченной из камня.

— Сколько я в полиции, столько вы кровь из меня пьете, сучье племя! Достали вы меня уже до печенок! Понятно вам, пиявки поганые? Достали!!!

— Марино! — Я потянула его за руку. Страх пульсировал в каждой клеточке моего тела. Никогда еще я не видела его в такой ярости. «Господи, — подумала я, — только бы он никого не застрелил!»

Встав перед ним, я попыталась переключить его внимание на себя, но его взгляд невидяще блуждал поверх моей головы.

— Марино, послушай меня! Они уже уходят. Успокойся, тебе нельзя так волноваться. Смотри, все ушли. Видишь? Ты своего добился. Они удирают.

Журналисты пропали так же быстро, как появились. Можно было подумать, нас атаковала шайка привидений, которая внезапно материализовалась посреди кладбища и так же внезапно растаяла в утреннем тумане. Марино тупо уставился на пологий склон, поросший травой. Между стройными рядами серых обелисков с возложенными к ним искусственными цветами не осталось ни души. Пронзительно стучала сталь о сталь — рабочие зубилами и молотками сбивали каменноугольную смолу, которая запечатывала саркофаг. Неожиданно Марино сорвался с места и исчез в кустах. Все сделали вид, что не слышат кошмарных звуков рвоты и стонов, доносившихся из зарослей.

— Скажите, у вас остались реактивы, использовавшиеся при бальзамировании? — обратилась я к Люциасу Рэю. Похоже, ни вторжение журналистов, ни внезапная вспышка Марино не обеспокоили его всерьез, а лишь привели в легкое недоумение.

— По полфлакона с того раза, пожалуй, осталось, — ответил он.

— Мне нужно будет учитывать их состав при токсикологическом исследовании, — пояснила я.

— Там ничего такого особенного — обычный формальдегид и метиловый спирт, чуть-чуть ланолина. Ну разве что концентрация пониже, чем обычно, из-за небольшого веса. Что-то ваш приятель из полиции неважно выглядит, — добавил он, глядя на Марино, появившегося из зарослей. — Тут у нас вообще-то грипп ходит.

— Думаю, дело не в этом, — сказала я. — Кстати, откуда репортеры узнали об эксгумации?

— Сам удивляюсь. Но вы же знаете, как любят некоторые языком почесать. — Он сплюнул. — Обязательно кто-нибудь да раззявит варежку.

Стальной гроб Эмили был белым, словно соцветия дикой моркови, росшей вокруг могилы. Рабочим не понадобилась лебедка, чтобы извлечь его из саркофага и бережно опустить на траву, — весил он немного, как и заключенное внутри тело. Люциас Рэй, вытащив из кармана рацию, проговорил в нее:

— Можете подъезжать.

— Понял, — отозвался чей-то голос.

— Репортеров там этих чертовых нет?

— Нет, все уехали.

Глянцево-черный катафалк проплыл через кладбищенские ворота и направился в нашу сторону.