Решив, что две недели — срок вполне достаточный, однажды утром я заявила Крису, что мы сами пойдем к ним в гости, если они не хотят идти первыми. В тот день я уделила своей внешности особое внимание, остановив свой выбор на паре хлопчатобумажных брюк, поскольку платье означало бы, что я не способна заниматься физическим трудом. Изображать нищенку я тоже не хотела. Мы не могли позволить себе признаться в финансовых трудностях. Стань они известны, горькая правда могла бы выставить нас в неприглядном свете, поскольку местные жители сочли бы это оскорблением — дескать, мы переселились к ним только потому, что больше нам жить негде. Равным образом, мы не могли дать понять, будто собираемся подкупом завоевать их расположение. Поддавшись минутному порыву, я сняла со стены дома шведский флаг и, словно косынкой, подвязала им волосы.

Крис отказался составить мне компанию. Он не говорил по-шведски и был слишком горд, чтобы просто стоять рядом со мной, ожидая перевода. Говоря по правде, я была только рада этому. Первое впечатление имело решающее значение, и я сомневалась, что они тепло примут англичанина, который не знает ни слова на их языке. А я хотела доказать окрестным фермерам, что мы отнюдь не были незадачливыми горожанами-чужеземцами, которые ни в грош не ставят местные обычаи. Мне не терпелось увидеть, как просветлеют их лица, когда я заговорю с ними на беглом шведском и с гордостью сообщу, что выросла на уединенной шведской ферме, очень похожей на ту, где мы поселились теперь.

Ближайшая к нам ферма принадлежала крупнейшему местному землевладельцу, и именно с ним Цецилия заключила договор аренды своих полей. Совершенно очевидно, что начинать следовало с него. Пройдя по дороге, я подошла к огромному свинарнику, в котором не было окон. Его мрачную крышу из листового железа венчали несколько узких черных труб, и от него исходил одуряющий запах навоза и свинооткормочных химикалий. Очевидно, местные фермеры не забивали себе голову сомнениями относительно эффективности интенсивного сельского хозяйства. К тому же Крис недвусмысленно дал понять, что вегетарианство его не прельщает. Наша диета была бедна протеинами, денег в банке почти не осталось, так что если аренда оставалась нашим единственным источником мяса, не считая лососей, то я просто не могла отвергнуть ее, исходя из сугубо этических соображений. Морализаторство в данном вопросе выставило бы меня в глазах местных жителей высокомерной и привередливой особой, к тому же, что было бы гораздо хуже, иностранкой.

Их дом находился в самом конце длинной подъездной аллеи, усыпанной гравием. Все окна фасада выходили на свинарник, что казалось странным, учитывая, что с другой стороны открывался вид на поля и лес. В отличие от нашего дома, выстроенного двести лет назад, здешние хозяева снесли прежнюю постройку и на ее месте возвели современное здание. Под «современным» я вовсе не имею в виду куб из стекла, бетона и стали; оно имело привычную форму в два этажа, облицованное тонким голубым отделочным камнем, веранду и шиферную крышу. Очевидно, они хотели сохранить верность традициям, не отказываясь при этом от удобств современности. Мне показалось, что наш фермерский дом, несмотря на свои многочисленные недостатки, выглядит куда привлекательнее и симпатичнее: во всяком случае, он уж точно был типичным образчиком шведской деревенской архитектуры, а не ее имитацией.

Когда я постучала в дверь, то ответа не получила, но их сверкающий серебристый «сааб» — а ведь «Сааб» уже даже не шведская компания — стоял на подъездной аллее. Так что хозяева были дома; скорее всего, где-то на участке. Я отправилась на поиски, подавленная внушительными размерами их земельной собственности, которая раз в пятьдесят превышала площадь нашей маленькой фермы. Подойдя к реке, я оказалась перед пологим холмом, заросшим сорняками, этакой кочкой на ровном месте. Вот только он представлял собой творение человеческих рук. У подножия виднелась крыша убежища, очень похожего на те, что строились в Лондоне во время войны или в Америке для укрытия от торнадо.