Позволь мне быть откровенной.

До этого разговора у нас были трудности и сложности, но никаких загадок не предвиделось. А теперь мне не давал покоя вопрос, из-за которого я лишилась сна: почему Цецилия продала ферму двум совершеннейшим незнакомцам, не имеющим никаких личных привязанностей в этом регионе, когда его крупнейший землевладелец, краеугольный камень и столп местной общины, ее многолетний сосед, стремился заполучить эту собственность и готов был предложить за нее гораздо больше?

Я же не видел никаких причин, мешающих матери узнать правду.

— Почему бы тебе не позвонить Цецилии и не спросить ее об этом?

Именно так я и поступила. Поспешно вернувшись на ферму, я первым же делом позвонила в дом престарелых — Цецилия оставила адрес и номер телефона своего приюта в Гетеборге. Но если ты думаешь, что простой вопрос мог разрешить эту загадку, то ошибаешься. Цецилия, кстати, ждала моего звонка и сразу же спросила насчет Хокана. Я рассказала, что он предложил мне продать ферму. Она ужасно расстроилась и принялась уверять, что продала нам ферму, потому что хотела, чтобы она стала для нас домом. И если я так быстро перепродам ее ради извлечения выгоды, то это будет не что иное, как злоупотребление доверием. Теперь мне все стало ясно! Вот почему она поручила агентам найти покупателей издалека. Вот почему она обратилась в контору по продаже недвижимости в Гетеборге, до которого целый час езды на машине, — потому что местным агентам она не доверяла. И на личной беседе, в качестве последней проверки и одобрения, она настаивала потому, что хотела убедиться: мы не станем перепродавать ее ферму, даже оказавшись в затруднительном положении. Я, конечно, поинтересовалась, почему она не хочет, чтобы Хокан приобрел ее ферму. Я в точности запомнила ее слова. Она принялась умолять меня:

— Тильда,