Сегодня на Монтрейском блошином рынке «божественный Стожилкович» сумел выторговать для вдовы Долгорукой маленький веер – такие когда-то были модны в Киеве. Его дьяконский бас прочел отповедь молодому хозяину лавки.
– Ты выбрал гнусное занятие, сын мой. Антиквары – грабители души. Этот веер – частица памяти мадам Долгорукой, русской по происхождению. Если ты еще не тот каналья, каким, по-моему, собираешься стать, сделай ей приличную скидку.
Да, прекрасный был день у вдовы Долгорукой. И пусть четвертая часть ее пенсии, полученной тем же утром, улетучилась со взмахом веера… Завтра будет воскресенье и новая прогулка… А потом, как и всегда по воскресным вечерам, «божественный Стожилкович» спустит свою стайку пожилых дам в глубины катакомб, и там, среди могильного праха, они, смеясь, займутся тем, что он называет «активным сопротивлением Вечности» (но об этих маленьких проказах они поклялись не говорить никому, и вдова Долгорукая скорее умрет, чем выдаст секрет).
Покончив с катакомбами, они отправятся на чай к Малоссенам. Если прогулки происходили в кругу «девочек», то чаепитие было поводом для встречи с «мальчиками». Мать семейства, пребывавшая на девятом месяце беременности, вся лучилась от счастья. Ее дочь Клара разливала чай и время от времени фотографировала. И у матери, и у дочери лица были иконописные. В глубине бывшей мелочной лавки, превращенной в квартиру, предсказывала судьбу другая дочка, очень худенькая девушка. Мальчик в розовых очках рассказывал сказки. Покой этого дома действовал на вдову умиротворяюще.
Внезапно вдова Долгорукая вспомнила про свою соседку по лестничной клетке, бабушку Хо. Бабушка Хо была вьетнамка. Она была так хрупка и, видимо, так одинока. Да, решено, в следующую субботу вдова Долгорукая пригласит бабушку Хо с собой в автобус. Ничего страшного, девочки потеснятся.
– Кто здесь?
Ответа не последовало. Сейчас он выпрыгнет. Она выстрелит только в самый последний момент, когда увидит бритву, выстрелит сквозь сумку, не вынимая револьвера.
– Так кто здесь?
Сердце билось часто, но это от возбуждения. Внешне она боязливо прижимала к себе сумочку.
– Я сегодня получила пенсию, – сказала она, – деньги здесь, в сумочке.
Молчание.
– Вместе с киевским веером и ключами от квартиры.
Тень по-прежнему не шевелилась.
– Шестой этаж направо, – уточнила вдова. Ответа не было.
– Хорошо, – сказала она, – придется звать на помощь. На улице полиция.
Наконец тень вышла.
– Да чего вы, мадам Долго, у меня ж тут засада!
Этот голос она узнала сразу же. И бросила револьвер, как будто он обжег ей пальцы.
– Что ты здесь делаешь, Нурдин, мальчик мой?
– Лейлу жду, – прошептал мальчик. – Я хочу ее напугать.
(Лейла была одна из дочек старого Амара Бен Тайеба, владельца ресторана. По вечерам Лейла приносила ужин вдове Долгорукой и бабушке Хо.)
– Чтобы она уронила поднос, как на прошлой неделе?
– Нет, мадам Долго, я ее только потискаю.
– Хорошо, мальчик мой, но только на обратном пути.
– Ладно, мадам Долго, на обратном.
Она только повесила сумку и пальто. Она даже не успела отдышаться.
– Это не Лейла, мадам Долгорукая, – сказал голос, – это всего лишь я.
Вдова обернулась с удивленной улыбкой на лице. Она не успела прикрыть горло. Свистнуло лезвие бритвы. Она поняла, что рана чистая и глубокая. Она почувствовала, как тонет в себе самой. Эта смерть была не так уж неприятна – что-то вроде кипящего хмеля.
– Если вы не шлюха, то кто же вы, прекрасная дама?
Пастор стоял на коленях у ее изголовья. |