– Пожалуйста, – говорит Пастор немного громче, умоляюще-ласково, – мне очень нужно знать. Где находится статья?

– В моей машине, – отвечает Джулия.

(Да-да, именно, вы сейчас прочли то, что я сейчас услышал. «В моей машине», – отвечает Джулия!)

«Она заговорила! Она заговорила!» Крики радости, метанья во все стороны, а я чувствую такое облегчение, такое счастье и такую убийственную ревность, что продолжаю стоять столбом, как будто все это меня не касается. И только с трудом слышу слова доктора Марти:

– Будьте любезны, Малоссен, когда мне в больнице потребуется настоящее чудо, пришлите кого-нибудь из домашних.

– Вы полицейский или кто? Сами должны знать: на штрафной стоянке, где же еще…

Потом пошли объяснения причин ее невероятного упорства в этой схватке. Пастор оказался прав: это не был профессиональный интерес. Желание расследовать дело о стариках-наркоманах пришло к Джулии издалека. Нет, она не знала никого из главарей банды, ни архитектора, ни комиссара дивизии, ни красавца Арно Лекапельера. Ей абсолютно не с кем было сводить счеты, если не считать Господина Опиума. Да, Господина Опиума и всех его производных.

Джулия вспоминала, как жила в Веркорских горах со своим отцом, экс-губернатором колонии Коррансоном, «кузнецом свободы», как называли его некоторые газеты, или же «могильщиком империи», по мнению других. В этих местах отец и дочь владели старой, наскоро подновленной фермой «Ле Роша», куда они старались как можно чаще удирать. Джулия насажала там земляники. Вокруг дома свободно росли вьющиеся розы. «Кузнец свободы»… «Могильщик империи»… Коррансон был первым, кто сел за стол переговоров с Вьет Минем, пока еще можно было избежать кровопролития, он создавал автономию Туниса и стоял рядом с Мендесом, а потом с Де Голлем, когда пришла пора вернуть Черной Африке право распоряжаться самой собой. Но для девочки он всегда оставался «Великим Географом».

(Джулия лежит на кровати, вокруг нее стоит чужая семья и слушает ее детский голос.)

Она называет имена всех тех, кто побывал на ферме «Ле Роша», тех, кто дал своему народу свободу. Детский голос произносит имена Фархата Аббаса, Мессали Хаджа, Хо Ши Мина и Во Нгуен Джиапа, Ибн Юсуфа и Бургиба, Леопольда Седар Сенгора и Кваме Нкрума, Сианука, Сиранао. К ним примешивались другие имена, звучащие по-латиноамерикански и восходящие еще к тем временам, когда Коррансон изображал консула на континенте, который доводится Африке братом-близнецом. Всякие там Варгасы, Арраесы, Альенде, Кастро и даже сам Че (тот самый Че! Бородач с горящими глазами, портрет которого несколько лет спустя можно будет видеть на стенке каждой девичьей спальни).

В тот или иной момент своей жизни почти все эти люди побывали в «Ле Роша», на этой заброшенной веркорской ферме, и Джулия дословно помнила их страстные споры со своим отцом:

– Не пытайтесь писать Историю, просто верните права Географии!

– География, – отвечал Че и громко, по-своему смеялся, – это перемещающиеся факты.

Чаще всего эти люди находились в ссылке. Некоторых разыскивала полиция. Но в обществе отца все они казались веселыми строителями во время перекура. То они говорили серьезно, то вдруг начинали дурачиться.

– Что есть колония, ученик Джиап? – спрашивал Коррансон тоном учителя в колониальной школе.

И, чтобы рассмешить малышку Джулию, Во Нгуен Джиап, впоследствии одержавший победу над французами при Дьенбьенфу, отвечал занудным голосом зубрилы:

– Колония есть страна, чиновники которой являются уроженцами другой страны. Например: Индокитай – колония Франции, Франция – колония Корсики.