— А ты раньше кому-нибудь рассказывала анекдоты?

— Нет. Я вообще считаю, что рассказывать анекдоты глупо. Значит, у тебя самой никаких интересных мыслей нет, вот ты и заимствуешь у других… И что ты вообще привязалась с этими анекдотами?

— Скоро, кажется, я и сама начну их сочинять. Хочешь, первый? Фея взмахнула волшебной палочкой, и тыква превратилась… в кусок дерьма!

— Серафима! Чего это ты вдруг?

Вера почувствовала, что подруга злится, и сразу отошла на прежние позиции просителя. В самом деле, Сима обязана, что ли, будучи на больничном, подвергать стрессам свою нервную систему?

— Адрес у тебя какой-то странный, — заговорила о другом Вера, — улица Иркутской дивизии… Вот у меня: улица Гимназическая. Просто и со вкусом.

— Улица Тридцатой Иркутской дивизии, — уточнила Сима. — А ты собралась мне письмо написать? Значит, нет? А я-то размечталась!.. Может, расскажешь, почему ты ко мне такая взъерошенная явилась?

— Да потому, что меня стали мужчины задевать!

— В смысле — их личности?

— Нет, в смысле приставания. Один даже пропел: где взяла такие ножки?

— И тебя это раздражает?

— Раздражает! Неужели они такие животные? Ноги-ноги-ноги! Можно подумать, у меня нет глаз, волос, талии, наконец, — какие там еще комплименты говорят женщинам?

Серафима фыркнула:

— Помню, в отрочестве я такую песню слышала: «Не заменит внешность губ неярких нежность, маленького сердца — большую доброту…»

— Почему ты надо мной все время смеешься, а, Назарова? Как будто я дебилка, а ты — интеллектуалка.

— Ну а если бы было наоборот, разве ты бы ко мне с такой просьбой пришла?

Некоторое время они сверлили друг друга взглядами, а потом Сима первой отвела глаза. Она чувствовала себя виноватой. И в самом деле, чего это она с ног начала? Так все дело можно испортить.

— Я думала, ты мне поможешь! — выкрикнула Вера.

— А я что делаю?

— Ты… Черт знает, что ты делаешь!

— Если ты ссылалась на пьесу Бернарда Шоу, могу напомнить: Генри Хиггинс первым делом учил Элизу Дулитл правильно говорить, я этого делать не стала, у тебя и без моего участия так хорошо подвешен язык, что ты все время с его помощью нападаешь на свою бедную учительницу.

— Бедная, как же!

— Итак, возможно, ты и сама не заметила, как сказала комплимент моему недавно разработанному методу превращения незаметных дурнушек… нет, нельзя сказать, что ты дурнушка, но то, что незаметная, однозначно. Так вот, это значит, что я пошла по верному пути, только не стала вначале промывать тебе мозги, и это было ошибкой.

— Ты говоришь так, будто я неодушевленная марионетка…

— Ладно, кончай ерунду пороть, Корецкая! У тебя было время сделать все это самой — целых тридцать пять лет, и как ты ими распорядилась?

— У меня было два романа с мужчинами, — гордо сказала Вера.

Серафима так и покатилась со смеху. Правда, смеялась недолго, заметив, как исказилось лицо подруги.

— Прости, я жестокая дура, — сказала она, касаясь плеча насупившейся Веры. — Но если ты по-прежнему будешь мне доверять, у тебя в активе будет не два романа, а целых двадцать два!

— Разве дело в количестве?

— Конечно же, нет, — ответила Сима, задумавшись, и попросила: — Подойди ко мне поближе, я прикину, что делать с твоими волосами.