– Положите под плечи подушку, тогда она будет в согнутом положении, – сказал доктор.

– Надо понять, в чем дело, и позволить моей жене делать так, как ей удобнее всего, – заявил граф. – Нет, черт возьми, я не уйду из комнаты. Моя супруга вот-вот произведет на свет моего ребенка, и будь я проклят, если не останусь в комнате вопреки всем уговорам.

Когда Оливия расслабилась после особенно продолжительной схватки, граф извинился перед дамами за свою лексику, но уйти решительно отказался.

– Оливия, когда снова начнется схватка, прислонись ко мне, быть может, тебе будет легче.

И вот когда по ее тяжелому дыханию он понял, что надвигается очередной приступ боли, Маркус сел сбоку на край кровати, и Оливия, крепко прижавшись к нему спиной, откинула голову на его плечо.

– Помогает? – спросил он, когда она опять расслабилась.

– Да.

Горничная ушла, доктор и миссис Оливер тихо разговаривали в противоположном углу комнаты, и граф решил, что они, вероятно, готовят какой-то тайный план, чтобы отделаться от него. Оливия снова села, выпрямившись, наклонив голову и закрыв глаза.

– Ливи, знай, я приехал из-за тебя, не из-за ребенка. Ребенок был зачат в любви. Во всяком случае, с моей стороны. Я люблю тебя. Любил всегда и всегда буду любить. В отношении моих чувств к тебе все осталось по-прежнему.

Подняв голову, Оливия сделала глубокий вдох и опять прижалась к нему, а он прочно поддерживал жену, пока та боролась с болью. Но когда боль отпустила, она осталась в том же положении.

– Я никогда не был таким любителем женщин, каким ты, по-видимому, считаешь меня. После того, как ты совершенно ясно дала понять, что примирение между нами невозможно, в течение года у меня была женщина, а с тех пор лишь несколько коротких связей. И шесть лет у меня была Мэри. Ливи, она мой друг, как Кларенс – твой. Но тем не менее я порвал с ней отношения сразу же после свадьбы Софии. Я понял, что рядом не может быть ни одной женщины, кроме тебя, даже если ты никогда не примешь меня обратно.

– Не нужно так говорить, Марк.

– Нет, нужно. Я знаю, ты невысокого мнения обо мне, Ливи. Но пока София взрослела, ты должна была утешать себя тем, что мое падение с пьедестала произошло через насколько лет после ее зачатия и рождения. Я считаю, тебе следует знать – этот ребенок тоже не плод полной деградации!

– Марк, – начала она, но, сделав резкий вдох, снова прижала голову к его плечу. – Ох, – выдохнула Оливия, когда боль наконец прошла. – Больно. Больно, Марк.

– О, Господи, если бы я мог сделать это вместо тебя.

Она тихо засмеялась.

– Ливи, я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты знала это, ради ребенка. Я всегда любил тебя и был верен тебе с момента его зачатия. Твой отъезд прошлым летом разбил мне сердце, с тех пор я все время мечтал о тебе. Я хочу, чтобы ты это знала, ради ребенка. Говорю это не для того, чтобы огорчить тебя…

– Огорчить… Здесь так жарко. Открой окно, Марк.

– Они все открыты. Принесите холодную простыню, миссис Оливер, – повысив голос, попросил граф. – Графине очень жарко.

* * *

Роды затянулись. С наступлением темноты доктор ушел в другую комнату, чтобы немного поспать, после полуночи горничная сменила на дежурстве миссис Оливер, а граф так и не уходил. Если он отходил от кровати сменить влажную простыню или сделать глоток воды, Оливия в панике звала его. Когда на нее накатывалась очередная волна боли, ей необходимо было чувствовать за спиной сильное и теплое тело мужа.

Рассвет наступил еще до того, как Оливия наконец почувствовала настоятельное желание вытолкнуть на свет ребенка, и горничная побежала будить доктора.

– Возьми мою силу, Ливи, – шептал Марк у ее горячего виска во время все более коротких интервалов между схватками.